– Раздери твой язык на тысячу кусков, а мозги и подавно! – встряхнул тишину грозный бас. Он был тем более грозен, что принадлежал женщине. Единственной женщине на кораблях Морского скорохода. Ее звали Рылиса, но за голос всегда кликали Гром- глотка. Она состояла при Оррине Большеруком, часто приписывалась ему в любовницы, но никем всерьез как женщина не воспринималась, ибо была столь же широка в плечах и талии, как высока в голове, и имела буйный нрав. Дралась она не хуже Хрящееда, а он слыл за великолепного воина, но страху наводила даже больше, чем он. – Чего бахвалишься, тупоголовый тюфяк. Вытащил девку посредь и доволен. Вот я тебя сейчас обнажу, да приложу по заду, да также выставлю посредине. Поднимайся деточка. Чего ревешь?! Нечего реветь. Не сделают они тебе ничего плохого. – Голос Рылисы вдруг стал нежным, что подивило все воинство. – Чего встали, олухи, пшли прочь! Дайте дорогу! – И тут же нежно: – Не плачь. Это они на вид такие грозные. Я их как щенят шелудивых гоняю. А ну, прочь пошел! – рыкнула она на замешкавшегося воина. Последнего, как ветром сдуло. – О, боги-боги, зачем вы ее привели к нам?! Меня уж… ладно, но это дитя… Пошел, я сказала! – И еще один солдат отскочил в сторону, растерянно хихикая.
– Боятся, – улыбнулась сквозь слезы девушка, и с уважением посмотрела на Гром-глотку. Она продолжала всхлипывать и прижиматься к женщине, которая уводила ее прочь.
– Хрен поймешь этих баб, – осоловело посмотрел по сторонам соглядатай. Обласканный Рылисой перед сотоварищами, он нахохлился. – Ничего же не сделали ей. Я сказал, спокойно, не плачь. А она ревет… а потом, вот, рассмеялась…
– Эхе-хе-е-е! – донеслось ему философски в ответ и воины стали расходиться.
– Подойди, – Нагдин подозвал соглядатая. – Приведи Старика.
– Лежит он, гур.
– Подними.
– Нет, гур. Дух испустил он.
– Веди к нему.
Рыбака провели к небольшой лачуге у самой кромки воды. В проеме двери лежало тело старика. Он завалился на спину и смотрел в ночь широко открытыми от страха глазами. Рот его тоже был открыт и скошен. Скороход подошел к телу и присел рядом с ним.
– Так вот, чего ты боялся, – сказал Нагдин. – Ее берег от нас. – Он огладил пряди лежащего и ощутил грубость и морщинистость его кожи.
Внезапно, слезы нахлынули и потекли из глаз Скорохода. Он вспомнил, как много зим тому назад, в Холмогорье, он также гладил щеку отца, уберегшего его от смерти ценой своей жизни. Так поступают все любящие родители.
– Не обидим ее, слышишь? – Нагдин слегка сжал щеку Старика. – Клянусь тебе всеми богами, не обидим, – поклялся он, и ему показалось, что щека расслабилась, а тело сделало последний выдох.
***
Зев Камнебога начался незаметно. Отряд Нагдина вышел на небольшую площадку в горах, где росли неизвестные ему низкорослые деревья. Они походили на ощипанных цыплят, стоящих на лыжах. Трава, которая блекло проступала между камнями, также имела необычный вид. Она походила на олюдские руки с растопыренными в разные стороны пальцами. После этой миниатюрной долины начиналась плошкообразная впадина, в дальнем конце которой имелась щель. Расщелина эта и была Зевом Камнебога.
Отряд готов был ступить под своды прохода в скале, когда к Нагдину подбежала Рылиса и встряхнула за плечо:
– Гур, остановись!
– Почему ты говоришь это?
– Не я, она говорит, – Гром-глотка указала на девушку, которая стояла за ее спиной и, заломив руки, умоляющим взглядом смотрела на Нагдина.
– Стой! – крикнул Скороход Хрящееду и тот передал его приказ во все стороны. – Почему ты сама не подошла ко мне? Как тебя зовут? – Рыбак приблизился к девушке, почему-то не решившись приказать ей подойти.
– Миника… Я боюсь тебя, – потупившись, ответила она.
– За что?
– Не знаю.
– Я страшен.
