полевой и отправим к саарарам. Конублы пусть скажут, что караван ушел. Свернул.
– Тогда погоня будет.
– Известно, будет. Но к ночи не управятся за нами добежать. Когда же ночь…
– Что тогда, братец?
– Ничего. Иди и сделай так, как сказал. – Ир кивнул и отъехал. – Илло, – позвал Быстросчет, – призови мне Варогона. – Когда брезд подъехал к нему, Каум о чем-то зашептал ему на ухо. Тот хмыкнул, посмотрел на холкуна с одобрением и кивнул.
***
Саарары изнывали от жары. Небольшая роща, тощим краем своим подходившая к дороге и содержащая в себе полуразвалившийся трактир давно уж покинутый всеми обитателями, не могла сокрыть несколько сотен всадников. А потому некоторым из них приходилось изжариваться на солнце.
Они стояли здесь уже третий день. Их командир вальяжно развалился в самом центре рощи, где тень была самая сильная. Его храп разносился на всю округу.
Один из саараров смотрел на дорогу, тонувшую в небольших неровностях равнин, видимых только на большом пространстве. Его глаза слипались.
Вдруг, вдали показалось облачко пыли.
Подобно живительному прохладному дуновению, облачко это подняло с земли сотни саараров. Они оживленно переговаривались между собой, сбиваясь в кучки и старательно теснясь в тени.
Солнце садилось.
Караван медленно подходил.
– Не большой он, – сказал один из воинов.
– Где же? Большой! Хвост вон где, не видишь разве?
– Маленький он.
– Всякому свое.
– Да заткнитесь вы.
Караван подходил.
Храп в рощице резко прекратился и вскоре, протирая глаза, на кромку равнины и леска вышел заспанный упитанный саарар. Его черные глаза опухли ото сна, а лицо еще сохраняло отметины брони и подложенной под щеку руки.
– Чего вылупились? – прокашлялся он. – На разграбление нам отдан он. Подпустите поближе да нападайте.
Среди воинов разнесся радостный шепот.
– Нельзя так, – подошел к главарю один из саараров. – Ежели холкуны прознают…
– Не прознают, кому не надо. А кому надо, знают. Режьте их.
Саарарская конница вылетела на дорогу и помчалась к каравану. Она налетела на него подобно вихрю и началась схватка.
Несчастные холкуны из Палларга метались в разные стороны. Они просили, умоляли, предлагали деньги, но их вырезали десятками, окрашивая сухую, чернеющую в сумерках пыль тракта красными струями крови.
– Трава. В тюках трава, привысокий, – подскакал к командиру шайки один из воинов.
– Трава? Какая трава?
– Обычная. Равнинная. Сухая…
– Тащи тюк. Ого! Трава и впрямь. А ну-ка притащи мне кого поразговорчивей.
Ему приволокли умиравшего пасмаса. Тот держался за вспоротый живот.
– Живее не было?
– Последний, привысокий. И этот скоро кончится. Спрашивай быстрее.
– Эй, ты. Ты слышишь меня? Где караван? Он меня не слышит. Встряхните его.
Над равнинами разнесся дикий вопль боли.
– Теперь слышишь?
– Я слышу… слышу…
– Где караван?
