Обернулись на коварного врага и гиры. Один из них, самый крупный, без промедления бросился на него, но не долетел, ибо был сбит стрелой Рыбака. Людомар, между тем, кубарем откатился в сторону и тут же метнул в зверя меч. Лезвие меча застряло между ребрами гира у передней лапы.
Не дожидаясь пока вожак стаи придет в себя, Сын Прыгуна бросился на ближайшего хищника. Тот отвлекся на него и тут же получил мощнейший удар топора по спине. Гир взвизгнул, протащил еще несколько шагов свой перерубленный зад и распластался на земле. Оставшийся целым единственный гир сиганул в ближайшие кусты.
Вожак еще пытался поразить всех своим грозным ревом, но когда сразу три громадных топора воткнулись в него, отбросив тело на пару шагов в сторону, тут же затих. Четверо подранков были быстро добиты воинами.
– Он… будет… мстить… – через силу выговорил Нагдин и рухнул наземь от усталости.
Его примеру последовали и другие. Все в отряде, кроме людомара, оказались переранены. До конца ночи, охотник бродил по округе, собирая полезные коренья и травы, которые после подложили под кровавые повязки на ранах.
В путь двинулись лишь поздним утром, содрав шкуру с одного из гиров. Рыбак сказал, что запах зверюги отпугнет лошадей саараров.
Ближе к концу дня голодные оборванные и измазанные в своей и чужой крови они достигли леса, и уже глубокой ночью набрели на овраг в ручьем, бегущим понизу. В начале овражка была искусно сделана небольшая запруда, лежал плоский камень, а нависшая над запрудой с вершины склона оврага трава скрывала вход в жилище Лиара.
***
– Здесь, – проговорил тихо Нагдин, спускаясь к запруде и скрываясь под нависшим над ней краем оврага.
Дома никого не оказалось. Но Лиар гостеприимно не запер рассохшуюся от влаги дверцу, подбитую изнутри разлезшейся на куски кожаной заплатой.
Внутри жилище оказалось на удивление удачно устроенным и даже уютным. Никто из вошедших не ожидал увидеть аскетичную красоту, чистоту и некое подобие планировки. Дом Лиара состоял из трех комнат, каждая из которых имела дымоход и длинное узкое оконце, пропускавшее скудный свет. Земляной пол был чисто подметен. Вдоль стен тянулись лавочки, уставленные растениями в горшках.
Холкуны тут же зажгли рочиропсы и разложили их по углам главной комнаты. Их тусклый свет выхватил из тьмы очертания самодельной мебели – довольно искусно выполненной.
– Лиар разрешает спать в этой комнате, – Рыбак указал направо. – Там все для этого устроено.
Брезды провели туда Гедагта и Бохта и уложили их отдохнуть.
Рыбак, между тем, по-хозяйски стал распоряжаться всем, до чего смог дотянуться. В углу стоял высокий ящик. Реотв подошел к нему и открыл. Все, кто был в комнате, вздрогнули от его вопля.
Людомар обернулся и увидел, что левая рука Нагдина безвольно висит вдоль туловища, быстро заливаясь кровью. Холкун и пасмас бросились к нему, а Сын Прыгуна остался стоять на месте. Он будто бы застыл, не в силах пошевелиться. Его глаза не отрывались от предмета, лежавшего у ног Рыбака.
Это был хар – людомарская короткая пика, помещавшая в себе два тонких копья из камнедрева, и ниус – плевательную трубку с ядовитыми дротиками. Именно пика, выпав из ящика, двумя своими остриями поранила реотва.
Нагдин побледнел. Охотник видел это и с ужасом ждал. Наконец, Рыбак стал зеленеть и переходить в синий. Значит, хар был готов к бою. Только этим можно объяснить, что его острия были смазаны ядом.
Словно молния бросился людомар к пике, схватил ее и обнюхал. Так и есть – яд!
– К воде! – приказал он. На него удивленно обернулись, но видимо вид охотника был таким, что холкун и пасмас решили сначала сделать, а уж потом спрашивать.
Они выволокли реотва наружу и подтащили к воде.
– Не давайте ему много дышать. Топите его! – Сын Прыгуна кричал последние слова, потому что мчался в лес, глубоко вдыхая в себя окружающие ароматы.
Краем глаза он заметил, как неясная тень метнулась параллельно его бегу, но решил сейчас не придавать этому значения. Время работало против него.
Хар, который он продолжал сжимать в руках, отличался от его собственного, оставленного неведомо, где, много зим назад. На этом, новом для него харе, помимо двух острых лезвий был еще один крюк, небольшой, но массивный, и тонкое лезвие ножа,
