как… – Она разозлилась. – Иди ко мне! Иди же… словоблуд… или снова начнешь говорить о законах?!
Слуга Танвера медлил. Он склонился над одним из убитых, вытащил из его горла нож, отер его и сунул себе за пояс.
– Подойти, я сказала тебе… иди же… подойди же, ну! – ревела в голос Лоова, осматривая делянку, заваленную трупами ее друзей. Не выдержав, она опустилась на землю. – Убей меня! – попросила она, сжав кулаки. – Убей же!!!
– Танвер умеет ждать, – спокойно отвечал наемник. – Ты хотела быть первой, но будешь последней. Ты услышишь, как последний из них испустит дух. Лишь после этого Танвер позволит уйти тебе вслед за ними. – И рипс продолжил свое неспешное дело.
– Будь проклят Танвер, кем бы он ни был! – закричала Лоова. – Будь проклят он! Тот, кто защищает несправедливость. Тот, кто защищает привеликих. Не порождение он этих земель. Изгой…
– Ты права, кем бы ни была ты. Он отвержен Владией, и проклят ей. Он сын того, кто предал Владыку. Имя ему Танвер, сын Ярчайшего-без-имени. Я его слуга. И ты… – Внезапно, наемник осекся на полуслове. Он голову давал на отсечение, что именно в этом месте сбросил свой плащ. Он не мог исчезнуть.
Рипс резко обернулся. Ему послышалось, что лес с шелестом сокрыл от него нечто. Глаза наемника внимательно осмотрели место, откуда донесся звук. Ветерок слегка колыхал крону свидиги. В верхней части, с ветки на ветку перепорхнула беспокойная пичужка.
– Не вопи слишком сильно, придет и твой черед, – проговорил он, и снова прислушался. Брови его нахмурились. Прыжок, и он вскочил на ближайшее поваленное дерево. Глаза Слуги Танвера сверкнули огнем. На месте, где была до этого девушка, никого не было. Он прислушался, затем быстро сбежал к этому месту и осмотрел его. После, глаза его снова устремились в листву над головой.
– Ма-аэ-эрх! – громогласный рык разнесся над Чернолесьем. – Тебе не избежать меня, Маэрх!
***
Лоова открыла глаза и с трудом сфокусировала взгляд на небольшой угловатой веточке, на которой колыхались несколько паутинок. За веткой нависал большой лист, по которому медленно ползла букашка. За ней по пятам следовало несколько муравьев. Девушка улыбнулась, наблюдая эту безмятежную картину. Крона найомы нависла над ней. Длинные листья дерева были излюбленным местом поселения больших муравьиных семей и разведения не менее крупных муравьиных хозяйств.
Неожиданно, подобно бурному потоку в иссохшее русло реки, в сознание девушки ворвались воспоминания. Она задохнулась, покраснела и попыталась сесть. Муть набежала на глаза, а тошнота подкралась к горлу. Лоова обвела глазами пространство вокруг себя, и лицо ее вытянулось и стало бледным.
Она лежала в донаде. В точно таком же донаде, вид которого ей доносила память из далекого детства. Вот комнатка с небольшой лавкой у стены, а там, должно быть, будет короб из вязаных стеблей вьюна. Девушка услышала мягкие шаги. Грудь ее стала высоко вздыматься, и она едва не вскрикнула, когда увидела в проеме высокую фигуру.
– Не бойся меня, олюдь. Кем бы ты ни была, не бойся меня, – произнесла фигура. Уши, которые от вскрика Лоовы тут же взметнулись на макушку головы, стали медленно оползать вниз.
– Людомар, – прошептала девушка. – Людомар…
– Да, я людомар. Леса и все живое при них кличет меня Сын…
– Прыгуна, – закончила за него Лоова.
– Ты помнишь меня, – сказал охотник и бесшумно опустился рядом. – Что же ты? Не плачь, Лоова. – Но девушка плакала. Плакала навзрыд, впившись руками в протянутую руку с едой. Она не брала еды, а держалась за эту руку, как ребенок держится за руку родителя.
– Боги… боги, – повторяла девушка, окропляя свою грудь большими слезинками. И если бы кто-нибудь из знавших ее прежде, увидел бы Лоову плачущей, никогда бы ни один не поверил в то, что она в своем уме. – Папа… папа… – выдавила она из себя и окончательно потеряла возможность говорить.
Людомар прижимал ее к себе. В его глазах не было слез, ибо людомары не знают, что такое, плакать. Но на душе у охотника было тепло и спокойно.
***
