Наемник ревел, как раненный бык. Он слонялся из одного угла делянки в другой и мычал, раскачиваясь на ходу.
– О, Танвер, бог мой и покровитель! Я не сумел уследить за ней, и разглядеть его. О, Танвер, изничтожь меня. Нет мне оправданья! – Слуга Танвера выхватил из-за пояса нож и занес его над собой.
– Разве ты убил его? – Донеслось до ушей наемника. – Как смеешь ты распоряжаться собой, когда не исполнил веления моего.
Рука с ножом замерла в воздухе, и рипс медленно обернулся. Один из убитых дикарями воинов-стражников, сидел невдалеке от него и смотрел на него единственный невытекшим глазом. Нижняя челюсть его безвольно свисала на шею, перерезанную в двух местах. Кровь, булькая и пенясь, стала вытекать из раны, когда мертвец снова заговорил:
– Опусти длань свою и следуй велению моему.
– Танвер! – Наемник бросился ниц перед трупом. – Укажи путь, и я…
– Замолчи. Я указывал тебе путь, но ты не уследил ни за девчонкой, ни за людомаром. Я предупредил себя, следи за той, кого я уклоню от удара твоего, но ты закрыл глаза на слова мои.
– Прости меня, Танвер…
– Заткнись. Теперь надлежит тебе самому найти его, иначе Безвестность поглотит тебя, и не будешь знать ты ни света, ни тьмы, ни радости, ни горести – канешь в Ничто, и лишь рана твоя будет болеть в бесконечности.
– Он в лесу. Мне не найти его.
Мертвец молчал. Затем шея его снова надулась и исторгла вместе с кровавой слизью:
– Возьми соурра. В нем частица меня. Он приведет тебя к нему. – Раздался краткий визг и из-за веток поднялся, шатаясь, пес. Одно из его ушей было отрезано, а на боку у задней лапы зияла огромная рваная рана. Шерсть лоскутом свисала до самой земли, являя взору плоть и кости.
Раздался звук падающего тела. Рипс посмотрел на звук и увидел, что мертвец лежит на спине, слегка подрагивая.
Наемник поднялся на ноги. Пес подбежал к нему и ткнулся мордой в бедро.
– Ищи, Слуга Танвера, ты знаешь кого. Ищи же!
***
– Как ты пропал, мама сказала мне, что мы уйдем с донада, который ты оставил нам. Мы собрались и пошли к донаду Светлого, но его йордон оказался пуст. Мы нашли части донада у его корней. – Лоова впилась зубками в свежее мясо и откусила кусок. Не прожевав, она проглотила его. – Мы более не вернулись в Чернолесье. Мама повела меня в рощу, что за Оволаргом. Там мы нашли свидигу с большим дуплом. Я спала в дупле, а мама где придется. Иногда она уходила от меня в Чернолесье и возвращалась не скоро, но всегда с едой. Так мы и жили. – Людомар сидел подле нее и, нахмурившись, смотрел прямо перед собой. – Когда становилось нам совсем плохо, я ходила в ларг и нанималась на работу. Швеей я не могу, не приучена, но убиралась хорошо и пшено перебирать – нет никого лучше меня. Через несколько зим, мама ушла в лес, а когда вернулась, долго плакала и смотрела на меня. Она что-то шептала мне, но я не слышала. Я сильно болела. Она оставила мне лечебностей разных и еду. Я съела, а когда проснулась, то была в доме у одного пасмаса.
Он сказал мне, что нашел меня у тракта. Я лежала в снегу и почти замерзла. Не знаю, зачем мама оставила меня умирать, но больше я ее не видела.
От пасмасов я сбежала, едва выздоровела и вернулась в Чернолесье. Там и жила. Лес хранил меня, ведь я твоя дочь. Все время в нем и прожила. А когда началась война с оридонянами и… всеми. Нет… когда холкуны на Чернолесье посягать начали, я стала убивать их… Нет, не убивала, я… прогоняла их. – Лоова вдруг всхлипнула. – Не смогла убить. Но стражников я убивала. Вот этим… Где Ражеван? Где мой Ражеван, людомар?
– Кого ты зовешь?
– Мой топор.
– Он остался там.
Лоова, тело которой напряглось так, что стал заметен трепет каждой жилки, обмякла:
– Мы пойдем туда, правда… после, пойдем?
– Да, Лоова, мы вернем твой Ражеван. – Людомар разжевал несколько листьев и сунул их на наросты у своих кистей.
Девушка облегченно выдохнула и улеглась на ворох листьев. Она повернула голову набок и глубоко вдохнула аромат листвы.
