подошвы возвышенности от подкреплений. Со всех сторон к переправе бежали группки воинов, держа над головами небольшие плотики. В мгновение ока они пересекли ров и стали взбираться на вал, окружая защитников. Удар этих отрядов в тыл красноземцев заставил последних дрогнуть и побежать. Их нещадно избивали.
Еще не занялась заря, когда все было кончено.
Кин стоял на вершине занятого вала и смотрел на стены крепости. Он был доволен. Но в уголках глаз его отражалось зарождавшееся отчаяние. Округа, лежавшая перед ним, была пустынна. Гун-утор принял всех.
– Собирайся, мы отплываем сегодня же, – подошел к нему Фод-андин.
– Дай мне еще день, и я возьму его.
– Ты уже его взял. Нет смысла быть здесь, когда все что требуется: забросать цитадель сию каменьями горящими и сжечь ее дотла.
– Я сделал больше них… лишь день мне нужен, – заскрежетал зубами Кин.
– Умей остановиться там, где твой талант – избыток. Умей беречь его. Умей употреблять лишь равное для равного. Тебе не место здесь уж боле. Пусть Сур потешит сам себя красотами пылающей твердыни. Тебе со мной быть надлежит. Мы покидаем лагерь на рассвете. Не заставляй нас ожидать тебя.
Тиволарг
Часовые на надвратных башнях города со смешками рассматривали фигурку хромой девушки в необъятной накидке. Она шла, опираясь на палку, и смотрела себе под ноги.
От усталости у Лоовы кружилась голова, но не усталость лишила ее сил. Она ждала отца всю ночь, а он не пришел. Не пришел к ней ровно так же, как не пришла мать много зим назад. Слезы крупными каплями падали с ресниц Лоовы. Девушка ничего не замечала вокруг себя. Она не заметила даже, как оказалась на центральной площади города.
– Сколько ты стоишь-то такая? – подошел к ней пьяный пасмас.
– Пошел прочь.
– Че-е! – Он замахнулся и ударил ее по лицу. Она упала в грязь и разрыдалась.
К вечеру девушка отошла в дальний угол площади. Хотя там и пахло блевотиной и мочой, но мало кто сунется туда без особой надобности.
– Хола, ты хола? – подошла к ней какая-то женщина, на вид старуха.
– Иди от меня, юродивая, – огрызнулась Лоова.
– Я не такая, – усмехнулась женщина. – Заметила тебя и подошла… – Она замялась. – Вот, возьми. Это хлеб. Немного, но тебе хватит утолить голод. – Она протянула девушке кусок хлеба.
Беря его из ее рук, Лоова ощутила, что кожа женщины была вовсе не старой.
– Ты молодая. Почему ходить, как старуха? – спросила девушка.
– Хм… Беды согнули меня…
– Чего же так?
Готовая было отойди в сторону, женщина вернулась обратно.
– Я потеряла мужа. Моего мужа, а сама отдана на утеху солдатам. – Она указала рукой в сторону квартала, где располагались дома терпимости. – У меня был хороший муж. Добрый. Я не знала, что он для меня делал. Не ценила. Ты… ты цени, когда… когда… – Она умолкла.
– У меня не будет мужа.
– Почему?
– Я не хочу. Я сама по себе. Все меня всегда бросают. – Лоова вдруг разозлилась.
– А мне до сих пор сны снятся, что я просыпаюсь, а он сидит за своим столом и скребет палочкой. Он был у меня конублом. Молод был, но уважаем. Я гордилась им. – Женщина шмыгнула носом. – Он всегда сидел у окна, и свет от Ока Владыки падал прямо на него. Я, как проснусь, не спешу вставать, все на него смотрю. А он смотрел на тракт. Наш дом стоял на перекрестье дорог. Хороший был у нас дом. Трехэтажный. Все любили друг друга… а перед его уходом мне приснился сон, будто бы с ним поехали…
– Поди прочь, тошно мне и без твоих рассказов, – расплакалась вдруг Лоова.
– Терпи, девочка, терпи. Пройдет… это… все оно пройдет… терпи… – Женщина удалилась.
Едва утро позолотило крышу замка холларга, Лоова поднялась на ноги и пошла прочь из города. Распросив у людей, к середине первого дня пути она оказалась на Трапезном тракте и медленно побрела по нему.
