Из «Воспоминаний Джиндай Сагреши, первой помощницы каджа»
Шара в шестой раз смотрит на часы и горько вздыхает: так и есть, половина четвертого. Еще рано.
Сегодня все пошло наперекосяк. Сигруда выпустили под залог к началу рабочего дня, поэтому, когда он приехал за университетской уборщицей, та уже ушла на работу. И хотя Шаре, как сотруднице Министерства, полномочия позволяли сделать многое, ворваться в университет и силой увести оттуда работника она не могла.
Итак. Уборщица вернется домой где-то через полтора часа. Шара сквозь зубы информирует Питри, что пойдет прогуляться. Тот начинает было протестовать, но она одаривает его таким взглядом, что бедняга замолкает на полуслове. И потом, на ней плащ с капюшоном, так что в ней не сразу признают сайпурку.
Перед Шарой разворачиваются извилистые улицы и проулки, она идет мимо влажных серых стен, по блестящим булыжникам мостовой, через ледяную кашицу цвета хаки. Нос отмерзает и становится хрупким и болезненно чувствительным, пальцы ног немеют от холода. Она-то хотела выйти подышать, чтобы проветриться, но параноидальные подозрения и сомнения стоят в голове густым туманом.
А потом она вскидывает взгляд и видит человека. И застывает на месте.
На человеке одеяние бледно-оранжевого цвета и… все. Ни обуви, ни шапки – более того, у него и волос нет, он совершенно лыс. И перчаток тоже нет. Руки у него голые и, как и лицо, смуглые от загара.
Шара изумленно таращится: невозможно. Этого просто не может быть. Это же… запрещено!
Поднимается ледяной, пронизывающий ветер. Но человеку в оранжевом все равно. Тут он замечает ее взгляд и благодушно улыбается:
– Вы что-то ищете?
Голос у него глубокий и веселый.
– Или вы просто хотите погреться?
И показывает пальцем вверх. Над ним висит вывеска: «Ночлежный дом „На улице Дровскани“».
– Я… не знаю, – бормочет Шара.
– Ну что ж… А может, вы хотите сделать пожертвование?
Шара задумывается и понимает, что этот человек ее не на шутку заинтриговал.
– Возможно…
– Прекрасно! – радостно вскрикивает тот. – В таком случае позвольте вам показать, чем мы тут занимаемся, – уверяю, вам понравится. Как мило и предусмотрительно с вашей стороны предложить нам вспомоществование в такой холодный день!
Шара следует за ним:
– Да…
– Люди даже из дому выходить не желают, не то что милостыню подавать…
– Да… Простите. Могу я задать вам один вопрос?
– Вы можете спросить меня, – тут он распахивает дверь, – все что захотите.
– Вы… олвостани?..
Тут он останавливается и оглядывается – вид у него немного растерянный и одновременно обиженный:
– Нет, – говорит он. – Это же противозаконно – служить Божеству. Разве нет?
Шара не знает, что сказать. Человек в оранжевом снова показывает блестящие зубы в улыбке, и они заходят в ночлежку.
Оборванцы и дрожащие от холода мужчины и женщины теснятся вокруг широкого и длинного очага, на котором булькает множество котелков. Кругом кашляют и постанывают, дети жалостно скулят.
– Но ваша одежда, – не унимается Шара. – Ваше поведение…
– А какое отношение, – парирует человек в оранжевом, – они имеют к Божественному?
– Но исторически… в прошлом… так одевались олвостани!
– В прошлом, если человек хотел вознести хвалу Божеству, он поднимал взгляд к небу и простирал к нему руки.
Он притаскивает из кухни пустой котел, наливает туда суп и гулко стучит ложкой по краю.
– А если это сделать сейчас? На улице? Арестуют ли такого человека?
Шара оглядывается на кухню. Там снуют другие помощники, и на многих – такие же оранжевые одежды. И все они веселы, все безволосы. И всем им морозный воздух нипочем.
– Но если вы не олвостани, – настаивает Шара, – то кто же вы?
– Мы – служители приюта для ищущих укрытия от холода, кто же еще?
– Да, конечно. Но кто вы, лично вы?
– Я? Полагаю, что человек. Человек, который хочет помогать другим людям.
Шара пытается зайти с другого боку:
– А почему вы не носите теплую одежду? Вам разве не холодно?
