– Холодно?
– На улице мороз. Я видела, как рыбаки вертят во льду лунки!
– Лед – это личное дело воды, – говорит человек в оранжевом. – Температура ветра – это личное дело ветра. А температура моих ног, рук и прочего – мое личное дело.
– Потому что, – произносит Шара, припоминая цитату из старинных книг, – вы обрели тайное пламя сердца.
Человек останавливается и явно пытается сдержать довольнейшую из улыбок – ему определенно импонирует то, что сейчас сказала Шара.
– Так все-таки, вы – олвостани? – не отстает она.
– Как же можно быть олвостани, – разводит руками человек в оранжевом, – в отсутствие Олвос?
И тут до нее доходит.
– Ох, – выдыхает Шара. – Вспомнила. Вы… Живущие в Рассеянии?..
Человек в оранжевом недовольно морщится: мол, называйте нас как заблагорассудится.
Когда Божество Олвос покинула Континент, ее адепты не ушли. Часть из них осталась. Первыми их увидели жители Жугостана и Вуртьястана – во всяком случае, именно там впервые летописи фиксируют появление людей в желтых или оранжевых хламидах, безо всяких украшений, обуви, перчаток и даже волос, словно бы эти люди с радостью оставляли себя на милость стихий. Они переходили из города в город, из деревни в деревню, с единственной целью – помогать людям, отчаянно нуждавшимся в помощи. Но они не называли себя олвостани, священниками, монахами – словом, не причисляли себя ни к какому сословию. Некоторые называли их «Покинутыми», кто-то «Живущими в Рассеянии», а сами они не называли себя никак и отказывались от любого имени. «Вот, мы есть, – отвечали они на все вопросы. – Что еще тут скажешь?»
– Боюсь, вы ошибаетесь, – говорит ей человек в оранжевой хламиде. – Мы не называем себя так.
– Конечно, не называете, – соглашается Шара. – Вы же отвергаете всякое имя, разве нет?
– Нам нечего отвергать. Имена – личное дело других людей. Они помогают людям различать, чем они являются, а чем нет.
– Так что вы делаете здесь, в Мирграде? Зачем вы сюда пришли?
Он указывает на толкущихся у огня несчастных. Среди них есть целые семьи с малыми детьми: вот отец стаскивает башмачки с синих от холода ножек девочки – чтобы малышка погрела их у очага.
– Вот это, – говорит человек в оранжевом, и теперь на лице у него нет и следа радости, – вполне уважительная причина.
– Значит, вы живете ради того, чтобы давать людям надежду. Прямо как сказано в старых книгах. Быть светом во тьме.
– В старых книгах много чего сказано. А вы цитируете эти слова, как будто это что-то особенное, только там написанное. Словно бы для человека не естественно увидеть ближнего в беде и протянуть руку помощи. Словно бы… – тихо продолжает он, – …для того, чтобы сделать что-то необычное – или то, что вы лично считаете необычным, – человек должен получить приказ. От Божества.
– Но разве в вашем случае это не так?
– А в вашем? Вы еще не сделали пожертвование, но если бы вы дали нам денег – это случилось бы из-за того, что вам приказали?
И он подхватывает ломоть черного хлеба.
– Нет.
– Вы же сайпурка. Разве вы нуждаетесь в Божестве, чтобы жить как живете?
– Это другое. Мы с вами из разных стран.
– Мне никогда не приходилось видеть страну, – говорит человек в оранжевом. – Я всегда видел просто землю под ногами.
– Вы это делаете, – упирается Шара, – потому что так велела Олвос.
– Я никогда не видел Олвос, – отвечает он. Нанизывает хлеб на толстую проволоку и держит его над угольями. – А вы?
– Если бы не Олвос, вас бы здесь не было, – продолжает гнуть свое Шара. – Олвос основала ваш орден. Без нее этого приюта не было бы.
– Если бы эта Олвос – кстати, насколько я помню, закон запрещает мне признавать ее существование…
Шара нетерпеливо машет рукой: ну что за глупости, мол…
– Так вот, если Олвос и приходила к нам, то ее величайшим деянием было дать нам вот какое знание: мы не нуждаемся в ее присутствии, чтобы творить добро. Добро можно творить везде, всегда, и помогать может каждый и каждому. Наши жизни подчиняются куче надуманных, лишних правил… – Он отламывает кусочек хлеба. Корочка ломается, от нее поднимается легкий пар. – А ведь все на самом деле просто.
Он протягивает кусок исходящего горячим паром хлеба:
– Не хотите? Мне кажется, вы замерзли.
Она не успевает ответить – по улице бежит Питри, громко окликая ее. Шара бросает человеку в оранжевом одеянии монету в десять дрекелей – тот подхватывает ее в воздухе с удивительной ловкостью – и выбегает.
Этот человек до сих пор следует заветам своего бога. Отсюда вопрос: а кто еще в Мирграде делает то же самое? Причем не с самыми миролюбивыми намерениями?
В коридоре посольства сидит пожилая женщина. Глаза у нее красные, как свекла, – плакала. В свете ламп видно, как под носом блестят сопли. Костяшки пальцев у нее тоже красные – от многолетнего соприкосновения с водой и мылом.
– Это она? – тихо спрашивает Шара.
