ухмылялся и подмигивал Младине, давая понять: от нее зависит, чтобы Пребран поскорее решил этот вопрос в пользу свадьбы. «Только не со мной!» – ответила она про себя.
Ибо при всех своих достоинствах, явных или возможных, Пребран не был Хортеславом. А при воспоминании о Хорте Младина ощущала нечто подобное мягкому удару молнии, освещавшей все ее существо. Она бы сотню серебряных блюд и золотых веретен не пожалела, лишь бы получить право любить его.
Они ехали хорошо известным путем, и угрянских князей давно знали в городках на Рессе, Неручи и Болве, впадавшей в Верхнюю Десну. В городе Чадославле жила Лютомерова родня, и там встреча тоже началась с изумления и восклицаний, до чего же Младина похожа на Унеладу. Всех весьма порадовала новость, что Лютомер и его сестра едут ее забрать. В ответ Чадославичи рассказали, как зимой здесь побывал княжич Хортеслав и помог им отбиться от лиходеев.
Младина слушала, не дыша. Не так давно эти люди видели Хорта. Ее радовало, что он проявил себя таким отважным воином, и отчасти позабавило то, что она, можно сказать, довершила его дело: он с дружиной разбил ватагу Хвалиса, а она покончила с самим вожаком.
– Прямо не парень, а Перун! – восклицал Благота, здешний старейшина, рассказывая о сражении в лесу.
А Младина вздрогнула, услышав это. Что-то в ней отозвалось на упоминание о Перуне. Да, Хортеслав, как никто иной из живущих, схож с молодым богом грозы и воинской удали. Может быть, поэтому ее так тянуло к нему. Та сила, которую она чувствовала в себе, отзывалась на его силу, и, возможно, она-то и толкала их друг к другу.
«Ты – моя любовь к нему…» – говорила ей когда-то лунная женщина. И, заново вспомнив об этом, Младина укрепилась в вере в свое будущее счастье. Ведь это счастье самой богини, а та уже сумеет его устроить.
И снова пришло нетерпение поскорее достичь конца дороги. Близился срок, когда Марена уходит из земного мира. И если она чего-то хочет от Младины, то откладывать исполнение ее желания больше нельзя.
Ведь у хозяйки зимы почти не осталось времени: в воздухе веяло запахом влажной земли, и все опаснее делался путь по серому льду среди луж талой воды. Снег погрубел, деревья издавали запах сока.
До Ладиного дня оставалось совсем чуть-чуть.
Приближение весны радовало всех, но только не дешнянскую княгиню Миловзору. Она чувствовала себя той Мареной, которой пришел срок умирать – но только без надежд на возрождение. Стоя на пригорке над рекой, она глядела на серый лед, покрытый лужами, и ждала, пока вскроется река. Вскроется и унесет ее за небокрай вместе с тающими грязными льдинами. Жизнь ее прошла даром, так не пора ли ей заканчиваться? Княгиня была ровесницей своего мужа, но выглядела старше: подрастерявшая зубы, морщинистая, поседевшая, высохшая, с потухшими, выцветшими глазами.
Стоя на краю, она вспоминала ту далекую-далекую осень, когда выходила замуж. Тогда увядание трав и деревьев означало для нее начало новой жизни, и будоражащий запах палой листвы до сих пор вызывал в памяти минувшее счастье, обманувшие ожидания. Каким красавцем был юный Бранемер тридцать лет назад – рослый, сильный, уверенный! Ей он казался самим Перуном, и впереди лежала счастливая жизнь, что они завершат среди многочисленных правнуков.
Первый год Миловзора прожила счастливо, гордясь пышным, ярким убором молодухи, как всякая юная женщина на ее месте. Но месяц за месяцем нарастало нетерпение и разочарование. Через два года она уже изводилась, носила тканину и пряжу к источнику Макоши, лила молоко в воду, обвязывалась наузами и пила отвары трав, помогающих плодовитости. Годы шли, а ничего не менялось, и убор бездетной молодухи превратился в знак позора.
Только через двенадцать лет богини наконец послали ей долгожданное дитя. Но не прежде, чем она пережила великую печаль: Бранемер нашел себе новую жену. Ему привезли Лютаву, дочь угренского князя Вершислава. Не может быть у князя двух жен одинаково высокого рода, двух княгинь, поэтому с угрянами заключили ряд: Лютава идет сперва в младшие жены, но после рождения ребенка станет княгиней. Не далее чем через год Миловзоре предстояло или убраться из Витимерова, или стать нянькой при чужом ребенке и подавать умываться новой госпоже. Другая бы озлобилась, прокляла соперницу и даже попыталась бы ее извести, но Миловзора, добрая и совестливая женщина, пыталась радоваться за мужа, который наконец сумеет продолжить род – если не с ней, так хоть в обход нее. До того она уже призывала к себе смерть, чтобы освободить мужа и не стать губительницей рода Витимеровичей.
И вот тут, в миг ее величайшего отчаяния, пришло счастье. Миловзора обнаружила, что затяжелела. Она узнала об этом в преддверии солцеворота, и дева-удельница во сне предрекла Бранемеру рождение сына, могучего витязя. А Лютава, проводившая зиму в Ладином подземелье, весной покинула Витимеров, как не бывала. Миловзора осталась дешнянской княгиней, единственной женой своего мужа, а в Перунов день стала матерью обещанного сына. Ликованию ее не было предела: почти все, о чем она молила богов эти двенадцать лет, пришло к ней.
Счастье ее, как и несчастье, продолжалось двенадцать лет. А потом она первой увидела, как однажды ночью ее единственный сын, рослый, малоразговорчивый отрок, прямо на глазах превратился в молодого медведя. И она узнала, что родила оборотня.
И вот миновало семь лет. Если до Перунова дня ее сын, которого она не видела уже три года, не вернется в дом и не возьмет жену, он станет медведем навсегда. И она, Миловзора, окончательно сделается бездетной, какой уже давно вновь ощущала себя.
Все повторялось. Как и тогда, двадцать лет назад, в конце осени Бранемер привез молодую девушку, которой предстояло стать новой дешнянской Ладой. А заодно и его новой женой, более счастливой матерью будущих дешнянских князей. И эта девушка, Унелада, была дочерью той самой Лютавы-угрянки!
Ощутив, что дрожит от холода на влажном ветру, Миловзора вздохнула и побрела домой, в город. На тропе была уже сплошная грязь, вокруг навозных комков снег растаял. Она миновала ручей: он уже освободился ото льда и убегал под ледяной щит Десны, будто торопясь под крышу от последних зимних холодов. Вот-вот река вскроется. Да и сейчас по ней уже ездить нельзя. Никто не приедет сюда до Ладиного дня. Даже если Лютава выполнила обещание, данное осенью Бранемеру, и отыскала сына, доставить его вовремя
