Лютава еще до замужества имела какое-то очень близкое отношение к семейным делам Бранемера; однажды она обмолвилась, что отец, тогда еще живой, хотел отдать ее Бранемеру в жены, но почему это сватовство расстроилось, Красовит не знал. Уже после того, лет десять назад, дешнянский князь ездил к ее брату, князю Лютомеру, на среднюю Угру и даже отдал ему на воспитание своего единственного сына. В прошлом этих троих имелась некая тайна. Надо думать, и нынешний приезд как-то со всем этим связан. А видя, какие взгляды Бранемер бросает на Унеладу, Красовит невольно задумался: уж не хочет ли за своего сына сватать ее? Да уж парню двадцать должно быть, если не больше, небось давно женил!
– Так поезжай к ней в лес, – предложил Красовит гостю. – Коли ждать ее недосуг. А то оставайся, – добавил он, поскольку при своей внешней угрюмости был человеком не злым и даже добродушным. – На ловы будем ездить…
– Благодарю на добром слове, но долго гостить мне не с руки, – с сожалением ответил Бранемер, еще раз глянув на Унеладу. – А далеко волхва живет?
– За день доберешься.
– Я бы сама князя до матушки проводила, дорогу указала, – заметила Унелада, подошедшая с кувшином.
– Без тебя укажут, – отрезал Красовит.
Унелада поджала губы, но спорить с отцом не стала и отошла прочь. Бранемер провожал ее глазами.
С дороги Бранемер дал дружине отдохнуть два дня, а на третий отправился к Лютаве. Унелада видела его нередко: утром и днем он сидел с ее отцом, а вечером в обчине опять накрывали на столы. Окрестные старейшины собирались поприветствовать чужого князя, а заодно выспросить, как поживают в иных землях, чем и почем торгуют, нет ли где большой войны, что с лесом – есть ли свободные земли, хороши ли, кто с кем за них борется. Днем воеводская дочь, как хозяйка, хлопотала об угощении, вечером надзирала за челядью на пиру. То и дело ее взгляд устремлялся к знатному гостю, и она с любопытством прислушивалась к его речам.
– Что ты на него глаза таращишь, будто и впрямь жених приехал? – Еленица дергала ее за рукав. – Постарее не нашла?
– Да, был бы помоложе хоть годков на десять! – вздыхала Унелада. – Поглядеть бы на него лет тридцать назад! Он и сейчас ничего.
– У него небось дочери все замужем!
– Ну и что? – с вызовом отвечала Унелада.
О своем деле к ее матери Бранемер молчал. Чутье подсказывало, что к ней, Унеладе, это дело не имеет отношения: гость смотрел на нее с удовольствием, даже с восхищением, но явно при этом думал о другом, и морщины на его широкий лоб нагоняли совсем иные думы. Однако, если она затевала по вечерам с ним беседу, он охотно откликался, говорил о своих родных местах, о предках, о святилище Лады, что стояло над Десной с незапамятных времен и помнило чуть ли не того селезня, что достал со дна моря первый комочек земли.
– А в том святилище и богиня Лада живет зиму, – рассказывал Бранемер. – Уже восьмое колено идет, как род мой на нашем месте сидит, и каждый год девы наши и жены молодые светлой Ладе и дочери ее Леле служат.
– У вятичей тоже такой обычай есть. Я от матушки слышала, что ее матушка, княгиня Велезора, многие годы Велесовой невестой прожила и там же однажды и пропала. Говорят, Велес ее живой в свои поля подземные унес. Матушка моя с ней однажды виделась и перстень Велесов у нее взяла.
– Велезора, бабка твоя, ведь из вятичей?
– Да, из рода Святомера Старого, с Оки.
Бранемер не ответил, только кивнул. Благодаря своему происхождению, красоте и бойкости Унелада уже пять лет возглавляла девичьи игры и весенние обряды, верховодила на зимних посиделках, гаданиях о женихе. Если бы здесь водился обычай заточать Лелю в подземелье на то время, когда ее небесная покровительница томится в плену зимних туч, то именно Унеладе и досталась бы эта почетная, но нелегкая участь. Мысленно Бранемер видел свою юную собеседницу в Ладином подземелье, где пару сотен лет проводили зимы своей молодости его прабабки, бабки, а потом и сестры.
– Как бы не остался Ладин дом пустым на сей год, – вздохнул он чуть погодя. – Нету ведь у меня больше Лады.
– Как так? – спросил Красовит. – Куда делась?
– Была нашей Ладой Белоденка, дочь меньшого брата моего Витима…
– Не того ли, что на радимичей ходил да не воротился?
– Того самого. Да летом померла она родинами. А другой жены молодой или девы нашего рода нет у нас пригодной. Чаял я, что…
Бранемер вдруг запнулся, передумав о чем-то упоминать. И упорно молчал под вопросительными взглядами.
– Вот такое дело… надо мне матушку вашу повидать, – неловко закончил он чуть позже. – Она бы, может, моему горю пособила.
Унелада отвела глаза. Чем ее мать может пособить такому горю? Едва ли князь надеется, что жрица Марены оживит его племянницу, умершую и преданную огню еще летом. Может, хочет спросить, где взять другую Ладу? Но это только он сам да его сродники и могут знать, ведь нужна женщина из рода Витимеровичей. Здесь таких нет, да и откуда быть?
Но если бы дело как-то зависело от нее, Унелада постаралась бы помочь всеми силами. Бранемер годился ей в отцы, но казался так красив и статен, что при взгляде на него сердце замирало и рождалось греющее душу сочувствие к его бедам. Он не жаловался, держался бодро и весело, но в душе Унелады крепло желание сделать для него что- нибудь доброе. Будучи дочерью своей матери и внучкой своих бабок, она и без воды видела, что на душе у него камень, и не первый год лежит он там.
Бранемеру льстило желание девушки ему помочь, но не менее он обрадовался и тому, что отец запретил ей это. Видя Унеладу, он не мог думать о своих делах. Да и когда он
