– Маргету? – удивился Хаанс. – А это кто такая?
– Ты забыл?.. Та курносая толстуха, что льнула к тебе, как горчица к сосиске. Когда ты шлепал ее по заднице, у нее телеса ходуном ходили!
– А! – с удовольствием припомнил Хаанс. – Точно. Маргета. Была такая… И зачем ее травить?
– А чтоб к тебе не липла! Тебе стоило плечом повести – и у меня сердце словно с обрыва падало. Шептались, что тебя боится сам Секач! Помнишь, как ты свалился в оспе? Тебя выхаживала старая Головешка. Не пускала меня к тебе, гоняла клюкой. А я молила Черную Медведицу, чтоб позволила мне ухаживать за тобой, и тоже заразиться оспой, и умереть на полу возле твоей кровати…
– Угу. И раз не получилось красиво помереть у моей кровати, ты меня спалила. Вот дура, а?! Да если бы наши про то узнали… забыла, что в Хэддане с доносчиками делают?
– Помню. И пусть бы!.. Заслужила… А как ты узнал?..
– Стражники, что везли меня в Угольное Крыло, сказали в насмешку.
– Что ж, вот судьба нас и свела. Твое право карать. Хочешь – избей, хочешь – убей.
Вилда опустила руки, покорно склонила голову. Темные волосы хлынули вниз, скрыли лицо.
– Убить? – хмыкнул боцман. – А на кой? Если баб за дурость убивать, так их и на свете-то мало останется, детей рожать будет некому.
– И ты… ты не гневаешься на меня? – шепотом спросила Вилда из-за темной завесы волос.
– Подвернись ты мне тогда под руку – пришиб бы, – добродушно признался Хаанс. – А сейчас… дело-то прошлое! Ну, отлуплю тебя – и что изменится?
Вилда резким жестом отшвырнула волосы за плечо. В полумраке сверкнули рысьи глаза:
– Я погубила тебя!
– Погубила? Ты? – хохотнул боцман. – Много о себе воображаешь! Не такой паршивке сломать судьбу Рябого Медведя!
Посерьезнев, он добавил со спокойной гордостью:
– Когда я сумел, я взял свободу. А потом я взял небо. Теперь у меня есть все, что я хочу.
И глянул куда-то мимо Вилды.
Женщина сжала кулаки так, что ногти до крови впились в кожу.
Он сейчас видит облака! Да, он видит свои облака!
Проклятый Рябой Медведь!
В Хэддане просто так, за одну силищу, не назовут мужчину Медведем. Раз прозвали, значит, есть в нем что-то особое, дар Черной Матери.
И Вилда сейчас остро ощущала это «особое».
Медведь захотел – Медведь взял.
А ее, Вилду, не взял. Не захотел…
– Лучше бы ты убил меня! – страстно выдохнула женщина. – Лучше бы ты забил меня до смерти! Я предала тебя, Хаанс, я на тебя донесла!
В глазах боцмана таяли видения облаков.
– Да хватит верещать! – прикрикнул он на Вилду. – А то и впрямь наподдам! Я же сказал: кончай ворошить давние дела! Лучше расскажи про шайку. Я только про Секача слыхал, что повесили его.
Вилда взяла себя в руки и ответила очень ровно:
– Да, повесили. И шайка рассыпалась, разбежалась. Твоя Маргета махнула юбкой и подалась на побережье – надо думать, в бордель. Старая Головешка умерла. А я перебралась в здешние края, вышла замуж за местного парня, прошлым летом овдовела.
– Головешку жаль. Хорошая была старуха. Я ее часто вспоминал.
– А меня?
– Да как-то не очень.
– Хаанс… у тебя есть женщина?
– Угу. В каждом порту.
Глаза Вилды вновь сверкнули недобрым звериным блеском.
– Ладно, раз тебе угодно оставить прошлое в прошлом, будь по-твоему. Но сейчас не зря твоя тропа свернулась в кольцо, Хаанс Куртц. Ты вернулся домой! Семейство старой Эрментруды с радостью примет такого лихого молодца. Не под небесами твоя судьба, а здесь! Хэддан тебя вынянчил и вырастил. Эти горы, этот лес… ты любимый сын Черной Медведицы! Ты будешь самым грозным разбойником на здешних тропах. Оставайся! Твое имя станет проклятьем, гневом, ужасом. А я… я буду идти за тобой след в след, буду твоим щитом в самых жарких передрягах. Буду твоей усладой, твоей рабыней, твоей верной сторожевой собакой. Убью любого, кто умыслит зло на тебя…
Ее страстные речи были прерваны злым хохотком Хаанса:
– Ой, уморила! Это ты небоходу предлагаешь – застрять в лесной дыре и грабить прохожих? Грабил уже, знакомое дело. А теперь я – леташ! Ты никогда не узнаешь, дуреха, что это такое – земля под крылом…
Вилда замолчала, оскалившись и подавшись вперед. Вот-вот бросится к Хаансу! То ли на шею кинется, то ли в горло вцепится…
