А боцман с запозданием выловил из отзвучавших страстных слов фразу, которая заинтересовала его больше других:
– Говоришь, меня здешнее семейство охотно примет? Стало быть, Гейнц разбоем промышляет?
– Так, по мелочи, одиночек теребит, – усмехнулась Вилда. – Им бы такого атамана, как ты!
– Угу… – Хаанс уже думал о своем. – Стало быть, те иллийцы, что вчера везли сеорету в обитель Антары…
– Их не тронули. Еще чего! Связываться с отрядом наемников!
– Понял. Ну, нам тоже бояться нечего. Мы ребята крепкие, при оружии. И нас трое.
В глазах Вилды загорелись злорадные, мстительные огоньки.
– Неверно говоришь, любовь моя. Думаешь, я зря зазвала тебя в сарай? Не «нас трое» а «их двое». Да уже, пожалуй, ты и один.
– Что? – не сразу сообразил боцман. А когда понял – рванулся к двери.
Но Вилда быстро погасила свечу. Во мраке что-то громыхнуло, ударило боцмана по ногам. Он выругался и, сбитый с толку, завертел головой: где выход? Снаружи тоже темно, свет в щели не падает…
– Хаанс, не ходи! – взвыла во мраке Вилда. – Их много, а Эрментруда – колдунья!
Хаанс не отвечал. Гнев и ярость ударили в голову, мешая соображать. Он дернулся в сторону, налетел на оглоблю… И тут почувствовал холодное дуновение. Погасив безумие, в мозгу зазвучали слова: «Дверь! Щели!»
Хаанс ринулся в ту сторону, откуда тянуло сквозняком. Налетел на что-то жесткое, отшвырнул с пути – и очутился у двери. Зашарил по ней, ища засов. Не нашел. Грянул в дверь плечом, сорвал ее с петель. В пылающее лицо ударила снежная круговерть.
Рядом возникла Вилда. Упала на колени, обняла его ноги:
– Не ходи туда, любимый!
– Пошла вон, дура! – рявкнул боцман. – Не нужна ты мне!
И тут Вилда изо всех сил рванула его под колени. Хаанс упал – головой на борону, чуть притрушенную соломой.
4
Вмиг умер колдун и открыл после смерти очи. Но уже был мертвец и глядел как мертвец. Так страшно не глядит ни живой, ни воскресший.
Свет, струящийся от маленьких масляных ламп, стал вязким, очертания человеческих фигур расплылись.
Маркус Тамиш обеими руками вцепился в край столешницы.
В ушах заскрипели ритмичные тяжелые звуки… это за окном, да? Снег хрустит под тяжелыми лапами гигантского зверя?
Кто ходит вокруг дома, ожидая добычи?
Шаги навевали сон… нет, шаги вбивали Маркуса в сон, вгоняли тупо и ритмично, а меж ними, как паутина, плелись негромкие, певучие слова старой Эрментруды…
Возле локтя погонщика возникло личико Гризель: девчушка вылезла из-под стола, вылупила любопытные глазищи. Еще один глаз закачался у нее на груди – нарисованное на деревяшке око…
Что-то пробилось сквозь пелену сна, окутавшую разум Отца. Он протянул непослушную руку, вцепился в талисман, резко сдернул его с шеи девчонки.
Гризель удивленно всхлипнула, сползла под стол, свернулась калачиком и заснула.
А погонщик очнулся резко, разом. И увидел Клауса и горбуна, подступивших почти вплотную. В руках у Клауса была веревка.
А капитан спал, положив голову на сложенные руки.
Погонщик подхватил со стола тяжелую глиняную кружку с пивом и грохнул ею Клаусу в лицо. Тот выронил веревку, взвыл, закрыл руками окровавленную переносицу. А Отец, бросив кружку, сорвал с шеи Клауса оберег, сунул его Бенцу за шиворот и заорал:
– Капитан, тревога!
Горбун, не ожидавший отпора, на миг растерялся, но тут же кинулся на погонщика. Тот увернулся от тянущихся к нему лап, вцепился в угол столешницы и опрокинул стол.
Горбун шарахнулся в сторону, налетел на ошалевшего от боли Клауса. На несколько мгновений оба помешали своим сообщникам броситься на постояльцев.
Бенц уже стоял на ногах. Ему не требовались объяснения. Он кинул руку на эфес, но сообразил, что в тесноте от шпаги будет мало проку, и выхватил из-за голенища нож.
И тут же в Дика вцепился длиннорукий хэдданец, рванул к себе через опрокинутый стол. Одной рукой перехватил запястье капитана, мешая пустить в ход нож, а вторую кинул к горлу гостя. Дик левой рукой пытался оторвать от горла пятерню. В глазах потемнело. Небоход напряг все силы, оттолкнул руку убийцы и перемахнув через стол, оказался перед хэдданцем. Удар коленом в пах заставил негодяя согнуться и разжать пальцы. Нож Дика метнулся к груди разбойника – и тот осел к ногам Бенца, последним движением зажимая рану на груди.
Дик ринулся вправо – туда, где сцепились Отец и горбун…
Бенца подвела самонадеянность. Да, видел он краем глаза, что слева стоит бледная от ужаса Берта. Да, оставил ее за спиной – даже мысли не мелькнуло, что перепуганная баба может стать противником.
И не понял, что это, такое тяжелое, врезалось ему в затылок.
