нормально.
Берегиня стояла к мужчине совсем близко.
– Может, ты просто замерз, конечно. Но сердце бьется с опасной частотой. Так что я немножко тебя полечу.
– Оставь. Ехать отсюда нужно, и побыстрей.
– И куда мы поедем? Седла мокрые, лошади тоже…
– Вот лошадям как раз двигаться нужно. – Листопад поймал себя на том, что прикасается кончиком носа к волосам девушки. – И место здесь не такое, чтобы засиживаться.
– Почему?
– Потому что тут контрабанду перевозят из Потлова. А нам с тобой только контрабандистов не хватает встретить для полного счастья. И потом, мы уже почти совсем рядом.
– То есть как? Ты говорил, что до ближайшего жилья еще ехать и ехать.
– А ты говорила, что нужно к обозу прибиться. А они, думаю, к ночи в любом случае на привал остановятся. Получается, нам их только догнать надо, так что начни свою Мать Берегиню просить о милости, чтобы переселенцы нас приняли за своих.
Оденсе нахмурилась. Она все еще не отрывала своей ладони ото лба Листопада:
– Думаешь, они злые?
– Да пусть будут злые. Главное, чтоб стрелять с перепугу не начали.
– А путники-то не новички в этом деле, – произнес монах, рассматривая погруженный в сумерки лагерь. – Так что с легкостью втереться в доверие не рассчитывай.
– В каком деле?
– Они не первый раз переезжают. Смотри, как подводы установили и дозорных выставили, – не подкрадешься незамеченным.
– Может, они просто не идиоты? – предположила Оденсе. – Ты хотел, чтобы они все вповалку храпели в ближайшем стоге?
Они оба напряженно всматривались в размытые силуэты.
– Ну что, рискнем подойти? – предложил монах и двинулся было вперед.
– Стой! – Оденсе неожиданно вцепилась в его рукав. – Слышишь?
Листопад замер, вглядываясь и вслушиваясь в сгущающуюся вокруг них ночь.
– Что такое? – Ничего не услышав, он вопрошающе воззрился на берегиню.
– Ты что, правда не слышишь? Стонет кто-то…
– Ну так лагерь… – Лицо Листопада залилось пунцовой краской. – Может, молодожены там у них.
Оденсе внимательно посмотрела на монаха.
– В таком случае стонут совсем иначе. – Она вздохнула и покачала головой. – А там кому-то больно. Ты же людей дольше меня лечишь и до сих пор путаешь?
Берегиня пошла вперед и потянула за собой лошадь.
– Стой! Мало ли там что! Куда ты пошла?
– Не бойся нуждающихся в помощи твоей. Так Ильсе говорила, моя наставница. Знаешь, она вообще никого не боялась.
– Вот, значит, откуда в тебе эта беспечная отвага. С детства прививали. Не самое лучшее качество для жизни в мире людей, – бормотал Листопад, волоча ноги следом за девушкой, бесстрашно шагающей к построенному квадратом обозу.
Три крытых фургона рядком внутри, а вокруг них четыре телеги.
– Добра вашему очагу! – приветствовала девушка замерших в удивлении молодых людей, когда между ними оставалось несколько метров.
– Кто такие? – вместо приветствия выкрикнул один из них. Его голос был простуженным и сиплым.
– Повитуха я, – ответила Оденсе. И мотнула головой в сторону монаха: – А это брат мой.
– И что же повитуха делает в такой час да в таком месте? – Подозрительность в голосе сиплого не скрывала ни одну из посетивших его мыслей. Ночь, двое верхом без багажа, да в приграничной полосе – что от них ждать, кроме грабежа, прикажете?
Его спутники уже шарили глазами по окрестностям, высматривая возможных соучастников. Из глубины фургона донесся тихий стон. Мужчины с тревогой переглянулись.
– С Брюльберга мы сами. А были в Золотарке. – Листопад добавил потловской мелодичной интонации в свой голос. – Старосты дочка от бремени разрешилась, так вот сестры моей присутствие там требовалось.
– А что, в Золотарке свои повитухи повывелись все? – спросил привалившийся к подводе парень.
– Была там одна берегиня, – кашлянул Листопад, – да орден ее забрал. А чё, стонет там у вас кто? Неможется, кажись, кому-то али нет?
Монах отметил, как дрогнуло лицо Оденсе при упоминании арестов, проводимых орденом.
– И вы из Брюльберга в глухомань поперлись из-за этого? – в свою очередь спросил сиплый, игнорируя адресованные ему самому вопросы.
– Так старосты дочка, говорю же – заплатили знатно. И почитай месяц жили как сыр в масле, пили-ели…
