Другой Джейсон бросается на Лейтона, но второй охранник вскидывает тазер, и вот уже мой двойник вопит и корчится на полу ангара.
Моя Аманда все-таки выдает нас криком.
Вэнс в полнейшей растерянности смотрит прямо на нас.
– Эй!
Охранники устремляются к нам.
Я хватаю Аманду за руку, тяну ее за собой в куб и задвигаю дверь.
Щелкает замок. Коридор восстанавливается, но действие препарата может закончиться в любую секунду.
– Там не ты, – говорю я. – Ты здесь, рядом со мной. Живая и здоровая. Там – не ты.
Даже в тусклом свете видно, что Аманда плачет. Слезы текут по ее испачканному золой лицу, оставляя черные дорожки, словно от потекшей туши.
– Она – часть меня, – шепчет Лукас. – Была.
Я беру ее руку, поднимаю и поворачиваю, чтобы посмотреть на часы. До девяностоминутной отметки остается сорок пять секунд.
– Пора.
Иду по коридору. Оглядываюсь.
– Аманда, быстрее!
Она догоняет, и я сразу же открываю дверь.
Кромешная тьма.
Ни звука, ни запаха. Пустота.
Я захлопываю дверь.
Стараюсь не паниковать, но вариантов должно бы быть больше. Нам нужно найти подходящее место, чтобы отдохнуть.
Открываю следующую дверь.
Футах в десяти, в высокой траве перед обвисшим проволочным забором, стоит и смотрит на меня большими желтыми глазами волк. Хищник опускает голову, рычит, делает шаг ко мне…
Я закрываю дверь.
Аманда хватает меня за руку.
Идем дальше.
Надо было бы попробовать еще, но, по правде говоря, мне страшно. Я уже не верю, что мы найдем безопасное место.
Теперь дверь открывает Аманда.
В куб летит снег. Холод покусывает щеки. За снежной пеленой виднеются силуэты деревьев вблизи и каких-то строений вдали, за ними.
– Что думаешь? – спрашиваю я.
– Думаю, что не хочу больше оставаться в этом гребаном ящике.
Женщина ступает на снег и внезапно погружается по колено в мягкую белую пудру.
Чувствую, что препарат выдыхается. В левый глаз как будто воткнулась льдинка. Ощущение сильное, острое, но мимолетное.
Выхожу следом за Амандой, и мы берем курс на жилой квартал.
Под слоем свежего снега лежит другой, более плотный, с хрустящей коркой, ломающейся медленно и неохотно.
Догоняю Аманду.
Мы бредем через заснеженную пустошь к домам, которые словно исчезают перед моими глазами.
Если меня от холода хоть немного защищают джинсы и толстовка, то Аманде в ее красной юбке, черном свитерке и туфельках приходится туго.
Проведя бо?льшую часть жизни на Среднем Западе, я никогда не знал такого холода. Щеки и скулы стремительно замерзают, пальцы начинают терять чувствительность.
Ветер гонит нас вперед, снегопад усиливается, и мир все сильнее напоминает игрушку «снежный шар», которую только что как следует встряхнули.
Мы пробиваемся через сугробы, торопимся изо всех сил, но только проваливаемся глубже и глубже, и ориентироваться становится практически невозможно.
У Аманды посинели щеки. Волосы спутались и смерзлись.
Нас обоих трясет от холода так, что зуб на зуб не попадает.
– Надо вернуться, – с трудом выговариваю я.
В ушах только вой ветра.
Лукас смотрит на меня растерянно, а потом кивает.
Оглядываюсь – куба нет.
Страх сжимает сердце.
Снег метет сбоку. Те дома, что виднелись вдалеке, пропали.
Везде, куда ни посмотри, одно и то же.
