– Что-то случилось?
– Пока ничего, но Арчи видит, что скоро у нас будут гости. Они знают, что мы здесь, и им любопытно познакомиться с нами.
– Гости?
– Да… такие же, как мы, но не совсем. Я имею в виду, охотятся они иначе. Скорее всего, в город они вообще не сунутся, но я не спущу с тебя глаз, пока они не уйдут.
– Ого. А может, стоит… ну, предупредить людей?
Ее лицо стало серьезным и печальным.
– Карин попросит гостей не охотиться поблизости из вежливости к нам, и скорее всего, они исполнят ее просьбу. Но больше мы ничего не сможем сделать по ряду причин, – она вздохнула. – Даже если здесь они охотиться не станут, они откроют охоту где-нибудь в другом месте. Вот так обстоит дело, когда живешь в мире, где есть чудовища.
Я вздрогнул.
– Наконец-то правильная реакция, – пробормотала она. – А я уж думала, у тебя начисто отсутствует инстинкт самосохранения.
Я пропустил это замечание мимо ушей, отвел взгляд и снова оглядел просторный зал.
– Совсем не то, чего ты ожидал, да? – насмешливо осведомилась она.
– Да, – согласился я.
– Ни гробов, ни черепов, сваленных в кучи по углам. По-моему, даже паутины нет… ты, наверное, страшно разочарован.
Иронии я будто не услышал.
– Я не ожидал, что здесь так светло… и просторно.
Посерьезнев, она ответила:
– Это место, где нам незачем прятаться.
Моя песня подошла к концу, заключительные аккорды прозвучали минорно, а последняя нота повисла в наступившей тишине так печально, что у меня застрял ком в горле.
Я прокашлялся и произнес:
– Спасибо.
Кажется, музыка подействовала и на нее. Долгую минуту она испытующе вглядывалась в мое лицо, потом покачала головой и вздохнула.
– Хочешь посмотреть весь дом? – спросила она.
– А сваленных по углам черепов не будет?
– Извини, придется тебя разочаровать.
– Ну ладно, но имей в виду, особых надежд я уже не питаю.
Мы зашагали вверх по широкой лестнице, держась за руки. Свободной рукой я вел по атласно-гладким перилам. Стены длинного коридора, к которому взбегали ступени, были обшиты деревом того же светлого оттенка, что и дощатые полы.
Эдит указывала на двери, мимо которых мы проходили:
– Комната Ройала и Элинор… Кабинет Карин… Комната Арчи…
Она продолжила бы, но я вдруг остановился как вкопанный в конце коридора, изумленно уставившись на украшение, которое висело на стене над моей головой. При виде выражения, которое появилось у меня на лице, Эдит рассмеялась.
– Да, парадокс, – согласилась она.
– Должно быть, он очень старый, – догадался я. Мне хотелось потрогать старинное потемневшее дерево, но я и без того понимал, что это большая ценность.
Она пожала плечами.
– Примерно тридцатые годы семнадцатого века.
Отвернувшись от креста, я уставился на нее.
– Почему вы повесили его здесь?
– Он принадлежал отцу Карин.
– Он собирал антиквариат?
– Нет. Он сам вырезал этот крест. Когда-то он висел на стене в церкви над кафедрой, с которой он читал проповеди.
Продолжая разглядывать крест, я прикинул в уме: ему уже более трехсот семидесяти лет. Пауза затягивалась, я пытался представить себе этот долгий срок.
– Все хорошо? – спросила Эдит.
– Сколько лет Карин? – тихо спросил я, не сводя глаз с креста.
– Она только что отпраздновала трехсот шестьдесят второй день рождения, – сообщила Эдит и, всматриваясь в мое лицо, продолжала, пока я пытался осмыслить услышанное: – Карин родилась в Лондоне, по ее подсчетам – в сороковых годах семнадцатого века. В то время не записывали точных дат, по крайней мере, простолюдины, но известно, что она появилась на свет незадолго до начала правления Кромвеля.
Это имя вызвало в моей памяти несколько разрозненных фактов, почерпнутых на уроках всемирной истории в прошлом году. Надо было уделять им больше внимания.
