этой должности.
Теперь, зная, что ей пришлось пережить, я смотрел на нее совсем другими глазами.
– Чем могу помочь? – спросила она с улыбкой, поднимаясь с места.
– Мне хотелось познакомить Бо с нашей историей, – объяснила Эдит. – Точнее, с твоей.
– Извините, что помешали вам, – виновато добавил я.
– Нисколько, – ответила Карин и повернулась к Эдит: – С чего вы собирались начать?
– С Ваггонера, – отозвалась Эдит и развернула меня лицом к двери, в которую мы только что вошли.
Стена, к которой мы повернулись, отличалась от остальных. Вместо книг на ней теснились картины в рамах – десятки картин всевозможных размеров, одни тусклые, другие яркие и красочные. Я быстро обвел их взглядом, пытаясь уловить хоть какую-нибудь логику или объединяющий мотив этой коллекции, но так ничего и не обнаружил.
Эдит подвела меня к левой стороне стены, взяла за руки и поставила прямо перед одной из картин. С каждым ее прикосновением, каким бы мимолетным оно ни было, мое сердце начинало гулко биться. В присутствии Карин мне стало от этого особенно неловко, я знал, что и она слышит эти звуки.
Маленькая квадратная картина в простой деревянной раме ничем не выделялась на фоне ярких картин большего размера. Написанная в оттенках сепии, она изображала город в миниатюре – множество острых черепичных крыш. На переднем плане текла река, через нее был переброшен мост, увенчанный сооружениями, похожими на маленькие соборы.
– Лондон середины семнадцатого века, – объяснила Эдит.
– Лондон моей юности, – добавила Карин с расстояния нескольких шагов за нашими спинами. Я вздрогнул, потому что не слышал, как она подошла. Эдит сжала мою руку.
– Расскажешь сама? – спросила Эдит, и я обернулся, чтобы видеть реакцию Карин.
Она встретилась со мной взглядом и улыбнулась.
– Я бы не отказалась, но мне пора в клинику. Сегодня утром звонили с работы – доктор Сноу взял больничный. Но Бо ничего не теряет, – улыбнулась она Эдит. – Все эти истории ты знаешь не хуже меня.
Странное сочетание, такое не сразу осмыслишь: повседневные заботы городского врача из провинции и рассказ о юности, проведенной в Лондоне семнадцатого века.
А еще было немного неловко сознавать, что вслух она говорит только ради меня.
Еще раз тепло улыбнувшись мне, Карин вышла.
Некоторое время я пристально разглядывал родной город Карин на картине.
– А что потом? – спросил я. – Когда Карин поняла, что с ней случилось?
Эдит подтолкнула меня на полшага в сторону, глядя на большой пейзаж в тусклых осенних красках – поляну в тени леса и скалистый утес вдалеке.
– Сначала она пришла в отчаяние… – негромко заговорила Эдит, – а потом взбунтовалась. Пыталась покончить с собой. Но оказалось, что это не так просто.
– Как? – я не собирался говорить это вслух, но от потрясения слово вырвалось само собой.
Эдит пожала плечами.
– Она прыгала с большой высоты, пробовала топиться в океане, но все бесполезно. Карин была настолько отвратительна себе, что ей хватало сил даже на попытки уморить себя голодом.
– А это возможно? – еле слышно спросил я.
– Нет. Существует лишь несколько способов убить нас.
Я открыл было рот, чтобы задать следующий вопрос, но она продолжала:
– Карин страшно оголодала и постепенно теряла силы. Все это время она старалась держаться подальше от людей, понимая, что ее воля тоже слабеет. Много месяцев подряд она блуждала ночами по безлюдным местам, изнемогая от ненависти к себе.
Однажды ночью мимо ее убежища прошло стадо оленей. Она настолько обезумела от жажды, что напала на них, не задумываясь. Силы вернулись к ней, и она вдруг поняла: у нее есть выход. Ведь ей и в прошлой жизни случалось есть оленину. За несколько последующих месяцев у нее появилась новая система взглядов. Она могла существовать, не превращаясь в демона. Так она вновь обрела себя.
И решила не терять времени даром. Карин всегда была умна и стремилась к знаниям, а теперь впереди у нее была целая вечность. По ночам она занималась, днем строила планы. Потом вплавь добралась до Франции…
– Вплавь до Франции?
– Бо, люди и тогда переплывали Ла-Манш, – терпеливо напомнила она.
– Ты права, конечно. Просто подробность выглядит забавно. Продолжай.
– Надо сказать, что все мы отлично плаваем…
– И всё-то вы делаете на «отлично», – пробормотал я.
Она ждала, вскинув брови.
– Извини, больше не буду перебивать. Честное слово.
Она загадочно усмехнулась и закончила фразу:
