вниз, согласно закону тяготения, а наоборот. При этом они не растворяли одежду лесника. Аккуратно обтекая материю, они принимали ее форму, утолщаясь на глазах, сливаясь в одно целое, в некую сверкающую серебром субстанцию, неотвратимо поглощающую человека. При этом на поверхности этого текучего серебра подрагивало едва заметное сияние цвета чистого неба…
– Побочный эффект перехода… Тот самый… – потерянно проговорил Меченый. – Он превращается в статую…
Пока он это говорил, проклятые линии ускорили движение, залили сплошным серебром живот и грудь лесника и, словно мерзкие щупальца неведомого чудовища, поползли к горлу…
Я выдохнул воздух, застоявшийся в груди от оцепенения, и поднял автомат. Не дело сталкеру так умирать. Но тут губы лесника разжались. Он явно силился что-то сказать – и я не выстрелил. Умирающий по-любому имеет право на последнее слово.
И лесник произнес его. В мертвенной тишине машинного зала явственно прозвучало хриплое:
– Дойдите…
– Мы дойдем, обещаем, – проговорил Меченый, скрипнув зубами.
А потом стрелять стало незачем. На грязном бетонном полу стояла серебристая статуя человека с автоматом в руках, словно памятник всем сталкерам, погибшим на зараженных землях Зоны. При этом нежное сияние, окутывающее ее словно саваном, стало совсем незаметным, и через несколько секунд исчезло полностью, будто испарилось.
– Вечная память, – сказал Меченый, и я эхом повторил за ним:
– Вечная память тебе, лесник. Мы не забудем. И дойдем. Обязательно дойдем.
– Пошли отсюда, – сказал Меченый, с трудом отводя взгляд в сторону. Всегда тяжело терять боевых товарищей, но вдвойне тяжелее, когда они гибнут не от пули, а вот так. Страшно и непонятно, поглощенные Зоной, растворившиеся в ней, ставшие ее неотъемлемой частью. Мертвой, как и она сама.
Выход из машинного зала находился неподалеку – распахнутые настежь стандартные вре?менные ворота из наспех сваренных стальных листов, так и оставшиеся навсегда вре?менными.
Впрочем, это совершенно не значило, что их никто не охранял снаружи…
Так и оказалось, когда мы, прячась в тени, подползли к воротам.
Прямо за ними стоял изрядно побитый коррозией, но вполне еще прилично сохранившийся монтажный кран КС-8165, весьма популярный в России конца двадцатого века – на любой стройке обязательно присутствовал этот гусеничный монстр, похожий на танк с длинной и мощной стрелой, с которой свисал книзу тяжелый стальной крюк.
Сейчас же это пока еще не развалившееся от старости наследие прошлого облюбовали фанатики Монумента в качестве одновременно и наблюдательного пункта, и огневой точки.
Мы минут с пятнадцать пролежали не шевелясь и изображая из себя кучи слежавшегося мусора, пока не уяснили: «монументовцев» трое. Один на стреле себе лежку оборудовал, один в кабине сидит, а третий туда-сюда шастает вокруг крана, типа, патрулирует территорию. Ну зашибись, блин. Получается, из машинного зала никак не пробраться наружу, ибо выход один, и просматривается он часовыми просто идеально.
Можно было, конечно, дождаться темноты, но это еще как минимум десять часов на брюхе лежать. Я бы смог, для меня это дело привычное. Но Меченому не терпелось.
Он достал из-за пазухи относительно бесшумный пистолет ПБ/6П9 и начал аккуратно, чтоб не скрипнуть металлом о металл, накручивать на него схемную часть глушителя. Хорошая задумка. Да только бесшумность у ПБ очень условная. Лязгает он при стрельбе, и довольно громко. Даже если одного снимешь, остальные точно отреагируют. Поэтому я качнул головой – погоди, мол, и достал из кармана плаща свою «шестерку». Судя по звуку шагов, мимо ворот как раз должен был пройти «монументовец». Для него я нож и приготовил. Клинок-то всяко бесшумнее любого пистолета будет, если умеешь им работать правильно.
Ну и когда, судя по звуку шагов, фанатик подошел вплотную к воротам, я вынырнул из-за двери ему навстречу, чуть лбом в лоб не столкнувшись.
В такой ситуации коленом в пах лупить самое правильное. Или с локтя – под ухо, чтоб срубить противника наверняка. Но ситуация осложнилась тем, что фанатик Монумента оказался в среднем бронекостюме. Не экзоскелет конечно, но тоже весьма сложная защита на предмет пробития ее не бронебойной пулей, а чем-то иным.
Но в любой, даже самой совершенной индивидуальной защите есть слабые места. Сочленения бронепластин, шланги подачи воздуха, фильтры, и так далее, и тому подобное. В средней броне «монументовцев» это, на мой взгляд, средний фильтр их стальных масок, делающий шлем фанатиков похожим на удивленную морду какого-то неизвестного науке грызуна-мутанта.
В этот фильтр, обхватив рукоять двумя руками, я и вогнал свой стилет, вложив в удар весь вес своего тела.
Узкий клинок легко прошел через продольное отверстие защитной сетки, пробил слой фильтрующих пластин и вошел внутрь маски по самую рукоять. За триплексовыми стеклами очков, вмонтированных в маску, я увидел пустые глаза «монументовца». Долю секунды мы смотрели друг на друга, а потом тело фанатика, дернувшись, резко обмякло, очки изнутри окрасились кровью. Мне даже пришлось придержать падающего врага, чтоб не громыхнул своей броней об разбитый асфальт. Ясно, что произошло. Неестественно длинный для складного ножа клинок, воткнувшись в рот «монументовца», пробил заднюю стенку гортани и вошел между шейных позвонков, навсегда парализовав всё тело ниже ранения.
Но выше него у фанатика всё было в порядке, поэтому он попытался заорать. Проблематичное занятие, когда у тебя в пасти торчит нож, поэтому наружу вырвался лишь тихий, булькающий хрип. Который, впрочем, услышал напарник «монументовца», сидящий в кабине КС-8165.
