«Ничегошеньки не выйдет у тебя, старая!» Юга молча забрала недвижимую птицу и спрятала в мешок.
– Ну? Поехали, что ль.
Резвые кони несли седоков по большаку. Но в какой-то момент Лисица приостановился и поманил к себе Дубину. Тот даже обрадоваться успел – может, главарь Югу к себе заберет. Но такого счастья не случилось.
– Куда дальше-то? – спросил мужчина, потирая ноющую плоть. Уже почти успокоившуюся руку снова нестерпимо жгло.
– Сейчас, милок, сейчас.
Ведьма прытко соскочила с коня (Дубина только сильнее нахмурился – надо же, а ему все плачется, как ей тяжко) и принялась раскладывать руны, а после как обычно закатила очи и принялась вращаться в диком танце.
– Свернули они тут, – рука в лохмотьях указала в сторону леса.
– Вперед!
– Погодь, господин, – остановила Юга и снова завертелась. Остановилась. Сгребла в ладони руны и принялась трясти. Потом разбросала по земле и долго вчитывалась. – Не след нам туда соваться.
– Ушли?
– Так. Недавно совсем.
– Недавно? – желтые очи сузились. – Куда теперь подались? Отвечай, крыса!
– Сейчас, батюшка.
Странные пляски возобновились.
– Давай скорей! – не выдержал Лисица. – Покуда ты тут скакать будешь, они уйдут!
Ведьма покосилась на рукоять меча, поглаживаемую широкой ладонью, и полезла в свой мешок. Достала кусок коры с отпечатками ведьмарской крови, отломила кусок. Остальное спрятала.
– Ты что удумала? – процедил вопрос главарь.
– Так чтоб погадать, господин, огонек мне надобен. Ведьмарь, видать, защиту поставил. Не могу пробиться.
– Эй, Серпутий, пособи.
Подельник слез с лошади и споро высек искру. Кора зачадила. Юга принялась вдыхать густой дым, но дубовина слишком быстро прогорела, не позволив войти в транс.
– Не вижу… – А дальше ведьма ругнулась смачнее иного сапожника и снова полезла в сумку. Повертела остатки коры, но все ж использовать все не стала. Серпутий высек еще одну искру. Нос Юги снова принялся втягивать чад. Затем она вдруг затряслась, загоготала, выпучила бельма и заговорила страшным чужим голосом:
– Вижу широкую реку. Широки ее берега, сноровисто течение, глубоки воды. Вброд не перейти, вплавь не перебраться. Защитит она каждого страждущего, что с добром в сердце пожалует, и убьет любого, кто помыслами нечист. Ибо исток той реки в печали самой Макоши. Близок к реке черный конь. Шелковистая грива по ветру развевается. Копыта нещадно землю бьют. Везет конь двух всадников: мужчину да девицу. Стоит им через реку перебраться, как ослепнет мое око, оглохнет ухо – не смогу их болей сыскать…
Пока Юга вещала, Дубина оказался за спинами подельников и дернул за рукав Казлейку:
– Слышь, малый. Теперь твой черед ведьму в седле везти.
– Кто это сказал? – взъерепенился юноша.
– Тихо, – шепнул Дубина, – тебя на месте порешат, если собьешь Югу с вещания. А велел Лисица.
Казлейка скривился, глянул на главаря, чей злобный лик и трепещущие от негодования ноздри вмиг лишили желания переспрашивать:
– Ладно, но только до вечера.
– Вот и добре, – от панибратского хлопка по спине у Казлейки подломились ноги, хотя и сам он был сложен на зависть. – Потом Кувалде ее передашь.
Ведьма пришла в себя.
– Далеко они отсюда? – уточнил Лисица.
– Не так чтобы очень, но догнать их будет трудно, – призналась ведьма, косясь на меч главаря.
– Ты можешь сделать, чтоб кони бежали быстрее?
– Могу, – подтвердила Юга и неприятно улыбнулась. – Есть у меня одно зелье. Но как только его действие закончится – животные падут замертво.
– Действуй! – приказал Лисица.
Юга велела распалить огонь и снова полезла в сумку.
Корчмарь резко разлепил веки – солнечный свет больно хлестнул по очам, и эта боль эхом отозвалась в голове, рассыпалась на сотни острых осколков, что тут же вонзились в каждый нерв, – веки снова сомкнулись. Что такое? Мужик с ранних лет был приучен плотно закрывать ставни на ночь. В Кревине он почти всех знал, а посему четко усвоил, что знакомые быстрее оберут, нежели пришлые да в чужом месте.
Через мгновение размышлений хозяин снова решился открыть глаза. Только на этот раз осторожнее: часто-часто заморгал, привыкая к яркому свету. Медленно сел. Голова
