– Страшная ледяная ведьма? – хихикнула я.
– Очень страшная, – кивнул отец, притягивая меня к себе и целуя в макушку. – Люблю тебя, милая. Люблю так сильно, что и представить нельзя.
– И я тебя.
Обняла его, прижалась всем телом. Больно, до крови прикусила губу, чтобы не зарыдать. Увидимся ли когда-нибудь? Обнимемся еще раз?
– Все, тебе пора. – Он отстранился первым.
Я шмыгнула носом. Чтобы отвлечься от похоронных мыслей, занялась делами насущными – грабежом. Рассовала сахар по карманам, соорудила бутерброды из хлеба и сала, спрятала за пазуху.
Отец с улыбкой наблюдал за исчезновением еды со стола.
– У меня трое мужиков голодных, – буркнула я, краснея от смущения.
– Передай, что, если не уберегут, я этим голодным лично животы узлом позавязываю, – пригрозил отец, доставая из мешка флягу. – И это тоже передай. Ночи холодные, пригодится.
Открутила крышку, нюхнула и сморщилась – в нос шибануло дубовым запахом коньяка. Уверена, ледяные оценят, а если нет – отдам Хасару. Должна же я поощрять своего вассала!
– Скажешь маме, что я ее люблю? – попросила я, когда прощались. – И береги себя. Очень прошу, береги.
– Обязательно, дочь. – Отец поцеловал меня в лоб, крепко прижал к груди. – А ты будь осторожна с родней деда. Судя по тому, что я слышал от отца, слишком часто для них дар оказывался важнее живых людей. Жаль, у нас не осталось времени поговорить, впрочем, мое мнение будет излишним. Уверен, разберешься сама, ты у меня умница.
Я кивала, соглашаясь, а внутри все замирало от страха. Впервые встреча с неизвестной мне родней казалась реальной. И эта реальность пугала больше, чем переход через линию фронта. Как меня встретят? Отправят сразу в горы или начнут гонять до изнеможения на тренировки? Дар одновременно усложнял и упрощал мою встречу с родственниками.
Я вошла в сарай и задержала дыхание – после свежего воздуха запах навоза сбивал с ног. Вспомнилась карта и изображение пары домов рядом с лагерем. Здесь неподалеку был хутор, но, видимо, сарай – все, что от него осталось.
За спиной глухо бумкнула дверь, скрипнул засов, отрезая от свободы. Я поморгала, привыкая к темноте.
– Айрин, ты как? – обеспокоенно уточнила темнота голосом Сойки.
– Они что-то с тобою сделали? Допрашивали? – внес конкретику Хасар.
Инстинктивно потрогала разбитую губу. На этой детали я настаивала особо рьяно. Отец сопротивлялся, как мог, но в итоге сдался. Не знаю, почему мне въелось в память, что допрос без разбитого лица – не допрос, а безоговорочная сдача, но версию о твердости пленницы следовало поддержать моим плачевным внешним видом. Ведь впереди у нас побег, отцу и так придется нелегко, пусть хотя бы конвоиры видят, что их командир не скупился на средства, «выбивая» из меня информацию.
– Все нормально. – Я сделала осторожный шажок в темноту. – Лучше скажите, как Отшельник.
– Да что ему сделается, спит, – успокоил меня Сойка.
Его рука нашла мою, поддержала, пока я усаживалась на бревно. Глаза постепенно привыкали к темноте, и я уже различала силуэты своих сокамерников.
– Кстати, есть кто-нибудь хочет? – поинтересовалась я через некоторое время.
– Это шутка? – напряженно уточнил Сойка.
– Да нет. – Я достала из-за пазухи бумагу, зашуршала.
Силуэты придвинулись ближе.
– Ого! – обрадованно воскликнули сбоку, и на один бутерброд в свертке стало меньше.
– Ты же на допросе была, – с подозрением уточнил ледяной.
– Мы, южане, народ милосердный. Пленников голодом не морим, – прочавкал в темноте Хасар, – но если ты принципиально в плену не ешь…
– Еще чего, – отрезал Сойка, беря свою долю.
– Ешьте, скоро выдвигаемся.
Я невольно скопировала тон Отшельника, но возмущения не последовало, как будто я имела право на командование. Ну, с Хасаром все понятно, но почему Сойка так легко принял мое главенство?
– Сойка, сможешь привести в чувство Отшельника?
– Как скоро?
