Хасар едва заметно моргнул. Мне стало ясно, что большего от него добиться невозможно, а душе требовалась поддержка, чтобы излить обуревающие меня эмоции.
Я отстегнула ремни и, удивляясь собственной наглости, полезла на переднее сиденье.
– Красота! – прокричала в ответ на вопросительно-изумленный взгляд летчика и кивнула на приближающееся облако.
Летчик понимающе улыбнулся:
– Это еще что! Сейчас нырнем!
И мы нырнули. Яркий свет померк, сменившись тягучей серостью, струйки воды побежали по лобовому стеклу, самолет мелко затрясло. Кажется, сзади послышался стон.
– Это облако?
– Оно самое, – довольно улыбнулся Кабасов, радуясь моему изумлению.
То самое белое, воздушное и пушистое имело внутри отвратительно серую и мокрую начинку.
Яркий свет резанул по глазам. Мы вынырнули из серости, оставив позади парящую слякоть.
– Жаль, грозы нет! – наклонившись ко мне, прокричал северянин. – Я бы вам тогда показал настоящую красоту.
Я представила угрожающую мглу клубящихся туч, молнии, вспарывающие темноту, и поняла, что моего смелого восторга на такую красоту точно не хватит. Я не самоубийца.
– Снижаемся, – известил Кабасов через некоторое время.
И точно! Наш самолетик плавно заскользил вниз, почти незаметно, но земля с каждой минутой разбухала в размерах, а облака, наоборот, съеживались. Вот уже можно было различить не только пятна крыш домов, но и сами домики. Мы проскользнули над деревней, наклонившись на крыло, зашли на разворот. Самолет вдруг резко провалился на пару метров вниз, отчего мой желудок так же резко устремился вверх.
Фраза летчика: «Воздушная яма, бояться нечего» – и мучительный стон Хасара слились воедино. Я пожала плечами. Яма так яма. Не страшнее, чем на качелях.
Скоро под крылом показалось широкое поле, замелькали смешные в своей крохотности человеческие фигурки. Почему-то они махали руками и подбрасывали вверх каски. Неужели так радуются нашему прилету или гранатам, которые мы везем?
Самолет снизился настолько, что оказался вровень с верхушками деревьев. Качнул для порядка крыльями, а затем шасси плавно опустились на землю, и мы запрыгали по полю. Взревел мотор, гася скорость. Ласточка лихо развернулась у кромки леса, прокатилась еще немного и замерла.
Я сидела, привыкая к приземлению. Странное чувство. Вот ты летишь, ощущая пустоту под ногами, и вот ты на земле, а в глазах еще стоит вид разноцветного одеяла далеко внизу.
Хлопнула задняя дверца, а затем послышались не совсем приличные для слуха благородной княжны звуки.
– Укачало вашего друга-то, – посетовал Кабасов. – У нас так: либо веришь небу, либо своему страху. А вы молодец! – похвалил он, и румянец смущения обжег мои щеки. – Из вас вышел бы отличный летчик, будь вы мужчиной.
Сказал и покраснел от собственной смелости.
Мою дверцу рванули, и настоящий гигант в форме пехоты южан восторженно прокричал:
– Ледяная, родненькая вы наша, наконец-то!
От этой фразы, а еще от фанатичного восторга в глазах солдата мне стало не по себе, захотелось забиться куда-нибудь подальше, хоть под сиденье.
– Рядовой Пальянов! – послышалось из-за широкой спины. – Отставить самоуправство!
Пальянов мучительно покраснел и сконфуженно пробормотал:
– Так ведь оно самое-то…
– Оно самое… – передразнил кто-то.
Смущенный Пальянов уплыл в сторону, а его место занял невысокий седоволосый солдат в серо-голубом мундире северян. Хитрый прищур карих глаз и добрая улыбка располагали к себе, и я немного расслабилась.
За северянином толпились солдаты. Они вытягивали шеи, силясь заглянуть в кабину, отчего я чувствовала себя диковинным зверем, привезенным на ярмарку для потехи толпы. Серо-голубая форма северян смешивалась с серо-зелеными мундирами южан, образуя вполне гармоничную картину. И странно было представить, что буквально вчера эти люди бросались друг на друга в смертельном противостоянии, а сегодня вот, пожалуйста, мирно стояли рядом.
– Госпожа, – вежливо поклонился северянин, представляясь, – капитан Юктарис. Добро пожаловать на Центральный фронт.
