У звезд холодные пальцы

потрудились огненные валы и хитрые гады. Закинув мальчика на берег острова, забулькали-заговорили хором:

– Сделали немерзнущим его. Сделали неплачущим его. Легкое дыхание обрел. Получил хвост стужи и огня. Все незримое увидит он. Все неслышное услышит он. Станет чуять носом, точно зверь. Станет плотью ощущать, как дух.

– Будет ли в намерениях тверд, не шатнется ли в делах своих? – спросила старуха.

– То не наша горькая печаль, – равнодушно ответила одна из девок. Другие уже исчезли в волнах.

Мать духов повернулась на пятках и… взорвалась пестрыми брызгами! Ударяясь о землю, крупные белые, черные и красные капли превращались в крохотных косматых старух.

Старушонки тонко захихикали, показывая друг на друга пальцами. Высунув из воротов трехдольные груди, заполоскали ими по ветру, заметались по берегу и защебетали:

– Кости, мозг в себя вбирайте!
– Шкура, мясом наполняйся!
– Потроха, в живот влезайте!
– Тело, кровью наливайся!

Как только Атын стал на вид прежним, к гомонящим старушкам подвалила черная тучка. Веселая компания дружно запрыгнула в нее и, не прощаясь, взлетела.

Лось-человек поднял мальчика и повернул его лицом к востоку:

– Сгинул ты и вновь родился. Первый круг твой завершился. Все, иди, забудь, что было!

– Кто я?.. – успел крикнуть Атын.

– Черной воли сила! – донесся до него рев пряморогого зверя.

Кругом, сколько хватало глаз, бежали крапленные льдинами волны. Берег был пустынен. На острове высились лишь скала да сухая сосна с шаманскими гнездами. Трещина в небе сгладилась. Переменчивые ветра разбрасывали по взлохмаченным небесным кромкам мерцающие угли разбитых туч.

Таинственный свет разлился в голове Атына. Тело ощущало приятные приливы бодрости, незнакомую силу и забытый покой. Уловив краем глаза, как на вершину скалы приземлился шмель, а ухом – его жужжание, мальчик понял, что зрение и слух его стали намного острее.

Все кончилось, идти было некуда. Атын лег на песок и решил вздремнуть в новой надежде на то, что проснется дома.

* * *

– Он умирает! Помоги же ему, он умирает! – кричала сквозь вой ветров матушка Лахса.

– Выживет, – не очень уверенно утешала, похоже, Эмчита. Скрипнула дверь, подал голос Манихай, но ветра завопили громче и заглушили звуки внешнего мира.

Погодя кто-то проорал:

– Эй, проснись!

Атын проснулся. Не Дьоллох ли приехал? Да конечно, он! Кто, как не брат, может нагло орать над ухом? Надо не забыть сон ему рассказать!

Не открывая глаз, Атын засмеялся. Приготовился вскочить и бросить подушку брату в лицо, но не успел. Бесцеремонный Дьоллох схватил под мышки, потряс, на ноги поставил.

…Атын уперся носом в пропахшую железом грудь рослого мужчины. Поднял голову и не сумел подавить крика: острым двойным ножом подрагивал над ним огромный железный клюв.

– Что, как резаный бычок, ты орешь-то, дурачок? – досадливо проклекотал мужчина и оттолкнул от себя насмерть перепуганного мальчишку.

Атын снова сомкнул веки.

– А ведь резаный и есть – чтоб удобней было есть, – напомнил другой гортанный голос. – Резаный, искрошенный, заново испрошенный…

– Может, вовсе он – не тот? – усомнился железоклювый. – Нас боится и орет. Не кузнец, а существо!

– Не болтай, бери его. Хоть на вид пуглив и мал, кто б еще сюда попал?

Как щенка, за шкирку схватил Атына железоклювый. Подтянул к себе, и они взлетели… Если у мужчины есть клюв, почему бы не быть крыльям?

Колючий ветер бил в ноздри, ноги болтались в воздухе. Мальчик больше всего боялся, что его нечаянно уронят. Но сильные руки держали крепко. Вскоре в холодном ветре начали струиться волны теплого течения. Воздух сделался теплее, потом жарче и, наконец стало горячо и дымно. Приближался навязчивый стук, будто кто-то непрерывно колотил железо об железо. Что бы с ним ни делали, Атын решил не открывать глаз, пока не кончится сон.