умели, но местные песни были скорее плохо зарифмованным рэпом под дудение сопелок или треньканье здешнего аналога гуслей с двумя струнами из воловьих или коровьих жил.
Рус, обладая даром ладно слагать строки, перевел на местный язык пару куплетов, чем весьма впечатлил хордингов. Такое умение ценилось среди них почти наравне с умением охотника или рыбака.
Именно в этот момент Русу и пришла в голову идея… блин! И он немедленно реализовал ее на практике.
Сперва пропел одну песню на русском, потом перевел ее и сказал, что это походный марш героев. Потом взял несколько берестяных листков и написал текст на языке хордингов. Читать и писать в отряде умели все. Повторить незнакомые звуки тоже могли все. А уж заучить их наизусть парням, чьи головы не отягощены годами сидения за партой, было легче легкого.
Этот хитрый лис до поры держал свою затею в тайне от меня. Сказал хордингам, что хочет сделать командиру сюрприз. И Федор со Степкой, два конспиратора, тоже промолчали.
В итоге на третий день марша, вернувшись из дозора – мы уходили почти на полверсты вперед, – я вдруг услышал негромкий напев. Причем хоровой. Легко представить мое изумление, когда я разобрал пусть и корявый, но вполне понятный текст.
Невинный взгляд Руса меня не обманул.
– Ну и кто, кроме тебя, мог додуматься?
– И что такого? – невозмутимо парировал он. – Скучно, грустно. А тут и настроение повысили, и вообще…
– Что вообще?
– Не зря же марши и песни придумали! Вот пусть и поют, – не сдавался Рус.
Федор и Степан товарища поддержали. Вон как повеселели заскучавшие воины! Дело, пусть и самое важное, когда становится монотонным, навевает скуку и снижает концентрацию.
– А вы ее, значит, повышаете? Ну-ну.
По сути, Рус прав. Ничего плохо в песнях никогда не было и быть не могло. Но на русском!
– Это мы поспорили, – встрял Федор. – Смогут ли освоить чужой язык.
– Твоя, знаца, идея? – обратил я на Хромова суровый взгляд.
– Моя, – вступился Рус.
– И моя, – поддержал Степан.
– Заговорщики, ети вашу… – вздохнул я. – А если чужие услышат? И до «ковбоев» дойдет?
– Сперва мы до них дойдем, – парировал Рус.
И я махнул рукой в который раз. Тем более, когда услышал, как Рейнс пытается повторить слова песни. Ну, если и эльфы подпевают!..
Горный лес встретил нас полной тишиной. На краю шел сплошь сосняк, а в глубине были лиственные деревья. Росли они негусто – по лесу можно было свободно ехать верхом, и пространство просматривалось довольно далеко.
Спрятаться в таком лесу не очень-то и просто, но эльфы все же сумели. Однако обмануть капрала Хенрога не смогли. Да и нас тоже.
Ощущение чужого взгляда пришло, как только мы миновали опушку и въехали в сосняк. Как будто что-то давило, неуютно и назойливо. Такое мерзопакостное и липкое чувство угрозы.
Рус и Федор закрутили головами, Степан придержал коня. Все ощутили чужой дух. А Хенрог, наоборот, выехал вперед, медленно обвел взглядом деревья, задержался на бугорке, возле которого рос кустарник, прошел дальше и вдруг поднял руку.
– Тень слишком толстая! И выступает сильно.
Такую мелочь заметить мог только лесной житель. Старая полувысохшая сосна отбрасывала слабую тень на усеянную плотной подушкой опавших иголок землю. У самого основания тень едва-едва превышала нормальные размеры. Не приглядишься – не увидишь и вблизи. Но капралу этого хватило. Он пропустил слишком явное укрытие в виде кустарника и обвел взглядом кроны сосен. Но настоящую лёжку зацепил.
Настоящую ли?..
Я двинул коня к сосне, а Федор пошел в обход. Ехавший с ним рядом Рейнс внимательно следил за капралом и дернул уголком губ, когда мы приблизились к дереву.
– Кто пришел в лес? – раздался вдруг с другой стороны мощный баритон.
Фраза была произнесена на имперском языке.
