теплоизоляцию. Но… Кабина КАЗа вроде как тоже была герметичной…
«Моррис» не успел добраться и до середины реки, когда его кабину в мгновение ока заволокло молочно-белым паром, валившим из открытых боковых окон. Вода-таки добралась до котла, и будь он огнетрубным, то взрыв получился бы, как от попавшего в кабину снаряда. А так случился резкий выброс пара. Причем кратковременный. Речная вода уже успела остудить все горячие части, и салон кабины вновь можно было рассмотреть без труда.
– Царствие им небесное, – рядом произнес Плужников, осеняя себя крестом.
– Кой черт?! Они живы, – выпрыгивая из кабины, выкрикнул Петр.
Из пострадавшего «Морриса» и впрямь доносились вопли двоих мужчин, обваренных паром.
– Уж лучше бы сразу, чем так-то, – вздохнув, возразил Плужников.
Обездвиженный грузовик слегка развернуло течением, чуть протащило по каменистому дну. И наконец он замер. Все указывало на то, что на этом месте «Моррис» и останется. Вот только помочь бедолагам не было никакой возможности. Если только…
– Петр, ты что собрался делать? – всполошился Иннокентий, едва Пастухов уселся за руль с самым решительным видом и включил передачу.
– Вытащить их, что же еще-то, – огрызнулся Петр.
– С ума сошел! Сами проскочили, и слава богу. Не видишь, что творится?
– Это ты ни хрена не видишь, коль скоро еще не понял разницу между дизельным двигателем и паровиком, – осадил напарника Петр.
– Если ты не остановишься… – грозно надвинулся на него Плужников.
– Не надо мне угрожать, Иннокентий, – вновь выключая передачу и оборачиваясь к Плужникову, заговорил Петр. – Я повторяю, мне плевать на ваши игры. Потому что я веду свою. Никто вам не мешал выбрать любой из автомобилей Игнатьева. Разместили бы на нем взвод разведчиков, которые в строгости выполняли бы приказы и предписания, и было бы вам счастье.
– А ты не забыл, что являешься внештатным сотрудником контрразведки, а соответственно, подпадаешь под эти самые приказы и предписания?
– Не забыл, – с самым серьезным видом сказал Петр. – Как помню и то, что вы, господа контрразведчики, использовали меня как живца, в то время когда я не имел к вам никакого отношения. А еще я четко помню, при каких обстоятельствах подписал эту клятую бумагу. А вот ты кое-что запамятовал, твое благородие. Я не умею распутывать сложные узлы, а просто разрубаю их.
– Угрожаешь?
– Предупреждаю. И еще, твое благородие. Если вдруг надумаешь от меня избавиться. Ну, мало ли, хунхузы случатся по дороге. Так вот, имей в виду. Не пройдет и суток, как в газетах поднимется шумиха относительно того, что в нашем автомобиле русская разведка перевозит миллион рублей золотом.
– Ты-ы…
– Остынь, Иннокентий Андреевич. Ну что ты на меня смотришь? А вы, голубчики, думали, что я безвольным бараном попрусь на заклание?
– А если и вправду хунхузы или еще что? – со злым прищуром произнес Плужников.
– А вот тут уже сам решай, что тебе дороже, твоя жизнь или долг, – пожимая плечами, ответил Петр.
– В смысле?
– А в том и смысле. Защищай меня, как Родину-мать. Пока я жив, и тайна хранится. Вот так вот, Кеша.
– Н-ну ты и ж-жук, вперехлест через колено.
– А ты думал, в сказку попал, твое благородие? И да, так, на всякий случай. Я ведь воинскую присягу не давал. А теперь решай, ты со мной или обождешь на бережку.
– Стой. Давай поговорим спокойно.
– Мы и так слишком долго говорим. А им там несладко.
От застывшего грузовика и впрямь продолжали доноситься стенания двоих пострадавших. Пока двоих. И если помощь не поспешит… Словом, не могут они ждать, пока Пастухов будет препираться с Плужниковым. И помочь им сейчас реально никто не может.
Если судить по радиопереговорам, Кривошеин пытается что-то предпринять. В частности, найти лодку и добровольцев из местных. Уже подтянул медика, благо в каждом из самолетов, помимо остальных пассажиров, имеется по одному фельдшеру. Но когда эта помощь доберется до пострадавших? Вот то-то и оно.
– Ну что, ты со мной? Надо же меня защищать грудью, – подначил компаньона Петр.
