Целитель смерил коллегу взглядом, с укором качнул головой, но спорить не стал. Во-первых, он полагал, что все не лежащие на койках в лазарете люди — по умолчанию разумны и самостоятельны, и навязывать им своё мнение глупо. А во-вторых, он знал, с кем разговаривает, и спорить с непредсказуемым магом не желал. Да и… кто знает, на что этот человек способен? Он ведь умудряется почти каждый день заходить сюда и делиться силой, так может для него это действительно — мелочи?
Обычно зарядка магических накопителей, которые использовались при операциях и уходе за ранеными, занимались несколько молодых недоучек, прибившихся к лагерю и заодно помогавших по кухне да бегавших с поручениями, но их сил не хватало. Одно утешение: молодые, восстанавливаются быстро. Конечно, и сами целители участвовали в сборе энергии по мере возможности, и даже маги остальных направлений порой заглядывали и делились, чем могли, но… Лишних накопителей не бывает.
Целитель не считал Вераса сумасшедшим, и готов был подтвердить это профессиональное мнение любому желающему, да и особенно чудовищным — тоже. Эксцентричным, нелюдимым — да. За долгие годы практики немолодой целитель насмотрелся всяких людей: и пациентов, и тех, кто их окружал. И зачастую куда большими чудовищами, чем угрюмый теневик, выступали на вид совершенно приличные родственники пациентов. А этот… Всерьёз называть бездушным монстром того, кто часами просиживал у постели умирающего друга, маг не мог. Он допускал, что многого не знает, и у каждого есть разные грани характера, но также он оставлял за собой право на личное предвзятое мнение и даже личное заблуждение в таких вопросах.
Наблюдал целитель в процессе работы коллеги не за кристаллами — сомнительно, что профессионал способен их испортить, — а за самим теневиком. Просто на всякий случай, чтобы успеть поддержать или остановить, если вдруг что.
Впрочем, бдительность оказалась излишней. Хотя Верас к концу процедуры заметно побледнел против прежнего, но явно здраво оценил свои силы и не попытался зачерпнуть больше, чем имел: несколько пустых камней так и остались лежать сиротливой кучкой.
Угрюмый владетель распрощался и вышел, как будто слегка пошатываясь. Светлый проводил его взглядом и в очередной раз задумчиво качнул головой. Предвидение не являлось его сильной стороной, но сейчас вдруг мужчина очень отчётливо ощутил: для теневика все ужасы ещё только начинаются, война — не самый страшный эпизод его жизни. Но предупреждать Вераса маг не стал. Если бы он мог сказать что-то конкретное, тогда — да; а зачем лишний раз отравлять жизнь и без того не самому счастливому человеку?
А хранитель Варон Присс, последний из своего рода, умер через три часа после этого визита. Незримый оказался милостив к несчастному и забрал его во сне.
Страх был странный. Он не поднимался изнутри, не рождался глубоко в сердце и не заставлял то глухо стучать в горле. Напротив, он приходил снаружи, извне. Сжимал голову холодным обручем, стискивал горло, хватал за руки и тяжёлыми кандалами повисал на ногах, мешая двигаться. Он напоминал ворох сырых ветхих тряпок: вроде бы и поддавался, уступая воле, но клочьями упрямо лип к коже и одежде и терпеливо ждал малейшей слабины или ошибки, чтобы спеленать и задушить в своей охапке.
Страх грыз рёбра и пытался добраться до сердца, но вцепиться в горло пока не рисковал. Сидел на плече и тихонько нашёптывал: «Ты не сможешь отсюда выйти. Ты смертный, ты обречён. Не стоило соваться туда, где живому нет места: живое к живому, а мёртвое — к мёртвому. Ты тоже почти уже мёртв. Стоит ли так цепляться за жизнь? Разве есть в ней что-то стоящее, разве она тебе нужна? Ведь дальше будет только хуже…»
Он, не отвечая, шёл вперёд и старался не слушать подлый шепоток. Страх умеет быть убедительным, и лучший способ борьбы с ним — сделать вид, что его нет. Единственный доступный сейчас способ.
А внутри страха не было. Кому нечего терять — тому и бояться нечего.
Кирмил, столица Рубера.
Осень — время урожая. Время пожинать плоды того, что брошено в землю весной.
«Посеешь ветер — пожнёшь бурю», — гласит пословица, и прошлый год полностью подтвердил старое изречение. А в этом… В этом ветви плодовых деревьев клонились к земле под тяжестью своих детей, а колосья стояли жирные, тугие, будто отлитые из полновесного золота. В этом году боги оказались милостивы к своим непутёвым детям, и у едва начавших оправляться от потрясений людей появилась надежда пережить будущую зиму.
Ещё весной мало кто всерьёз мог поверить, что война закончится. Казалось, это моровое поветрие не успокоится, не разрушив все города и не втоптав в грязь всех живущих, но…
Сейчас о порядке тоже только мечталось, но он уже не казался недостижимым. Ещё бесчинствовали в иных городах банды,
