– Да, само как-то вышло, – пожала плечами Натали. – Научилась.
– Здорово! А кто это был? Ну, те, которые на твоего приятеля?..
– Не знаю, – снова пожала плечами Натали.
– Как это не знаешь? А он? А полиция что говорит? А он ничего, кстати! Ты с ним спишь или как?
– Я… Что? – опешила от такого напора Натали. – Ах, да! Да, Ляша, сплю и получаю удовольствие! Полиция молчит, тоже, по- видимому, ни хрена не знает. А мой любовник, если и знает, мне не расскажет. Козел!
Теперь настала очередь Ольги. Тирада Натали – не сказать, чтоб спонтанная, то есть выданная не без умысла – произвела на нее весьма сильное впечатление. Особенно некоторые слова. Во всяком случае, упоминание слова «хрен», имея в виду отнюдь не овощ, заставило молодую женщину вздрогнуть и покраснеть.
– Ой! – пискнула она. – Я…
– Ляша! Ну, не будь «блондинкой»! Можно подумать, ты не знаешь, о чем речь, и этих слов никогда не слышала.
– Да, нет, – краснея, пролепетала Ольга. – Мы это как-то по-другому…
– И как, если не секрет?
– Вещь в себе…
– В смысле Ding an sich? – не поверила своим ушам Натали. – Вы чем с Дмитрием в постели занимались? Кантианством?
– Мы не только в постели! – вскинулась Ольга, но смутилась от этого еще больше. – А «вещь в себе» – это когда не во мне… А когда во мне, это уже по-другому назы…
– О, господи! Ляша! Угомонись! Проехали!
– Ваш чай, сударыня!
«Интересно, он слышал? Хотя шел бы он лесом! Мне-то что!»
Она кивнула половому и попробовала чай. Заварен он был на славу и не только пах замечательно – буквально, благоухая жасмином, но и на вкус оказался безупречным.
– А этот твой Генрих, он кто?
– Ляша, – удивилась Натали, совсем уже собравшаяся уколоть вилочкой ромовую бабу, – что за вопросы? Это же ты его с детства знаешь, а не я!
– Я его совсем не знаю! Я его вчера вообще первый раз в жизни видела! – от переполнявших ее чувств Ольга забыла и про свой чай с молоком, и про пирожное безе.
– Но ты же сказала, что у вас дома хранится его портрет!
– Портрет есть, – согласилась Ольга. – У мамы в гардеробной. Так он кто?
– Полковник Шершнев.
– Полковник? Так он с папенькой служит? Или он в отставке?
– Господи, Ляша! Да, он не в нашей армии полковник! Ты что никогда не слышала про полковника Хорна?
– Хорн? – нахмурила лоб Ольга. – Этот тот, с которым папенька воевал в Хэйлунцзяне?
– Бои за Харбин? – попыталась вспомнить Натали. – Порт-артурское сидение? Да, пожалуй.
– Ничего себе! Откуда же тогда у маменьки его портрет?
– Ну, может быть, он был с твоей маменькой еще до твоего папеньки?
– Тридцать лет назад, что ли?
– Почему же тридцать? Тебе двадцать три. Прибавь еще год…
– Маргарите двадцать семь!
– Точно! – вспомнила Натали. – У тебя же старшая сестра есть!
– Вот именно!
– Подожди, подожди! Портрет маслом писан?
– Да, а что?
– Так он подписан, верно! – предположила Натали. – С обратной стороны!
Этот топтун надоел Генриху хуже горькой редьки. Унылый, монотонный – неимоверно раздражающий своим хамским поведением – хвост.
«Кто-то решил выяснить пределы моего терпения, а зря! – Генрих бросил мимолетный взгляд в зеркальную витрину, поправил шарф и вытер влагу, собравшуюся под носом. – Что за мерзость!»
Он прошел мимо собора, перешел проспект и вошел под застекленные своды Андреевского торгового двора. Народу здесь,
