Новгородцы собрались в поход в полном боевом, то есть, кроме оружия и припасов, взяли с собой несколько лекарей. Точнее, гридней, что лучше других понимали во врачевании, имели при себе запас разных полезных травок и могли применить их по назначению. Каждому раненому оказали грамотную помощь, напоили целебными отварами, дальше всё зависело от самих пострадавших, их иммунитета и силы воли.
Даниле тоже прижгли раны на груди и руке (он чуть палку зубами не сломал, которую в рот сунули, чтобы язык не откусил), напоили хвойным отваром, после чего оставили в холодном поту набираться сил.
С теми, кто погиб, тоже поступили уважительно. Сообща порешили на месте их огню не предавать, а отвезти в Новгород и там, на большом капище, провести церемонию, как и положено.
Добрыня дал спасённым как следует выспаться и уже днём призвал к себе Воислава. Батька в это время руководил сборами. Санный поезд получался большой: новгородская дружина, выжившие обережники, купцы, раненые, которых следовало довезти в целостности, добыча (её решили поделить в Новгороде), а также шкуры, купленные Путятой и добытые Завидом. Чтобы всё это перевезти, понадобилось сладить ещё несколько саней. Хорошо хоть, у нурманов в обозе нашлись лошадки с упряжью. А вот сами нурманы ушли к своему Одину – те, кого не убили гридни, перерезали себе горло. Знали, что ничего хорошего их не ждёт, а со стрелами в ногах и ягодицах хорошую смерть в бою трудно принять. Всего в хирде Гуннара и его брата Олли оказалось двадцать пять настоящих матёрых викингов, все они отправились в Вальхаллу, пускай там остаются до самого Рагнарёка. И ещё столько же проверенных бойцов со всех берегов Балтийского моря привёл с собой Гуннар. Чуди так и вовсе набежало больше семи десятков. Кроме них, в разбойном войске оказался десяток варягов, трое из них были ещё живы, когда пришёл Добрыня, но следующую ночь пережил только один, тот самый смелый на язык молодой варяг по имени Евсклик. Согласно приказу посадника, из него вынули стрелы, перевязали и уложили к остальным раненым. Вместе со всеми он должен был отправиться в Новгород на княжий суд. Защитники заимки тоже должны были присутствовать, а из-за того, что из их лидеров целым и невредимым остался только Воислав, на него легла вся тяжесть сборов. Ему было не привыкать, в общем-то. Но от этого его отвлекла более тяжёлая ноша – разговор с Добрыней.
Дядька киевского князя расположился в бывшей комнате Завида, самой большой и дорого обставленной, Добрыня в ней себя чувствовал по-хозяйски. Он везде себя хозяином чувствовал – натура такая.
– Здравствуй, Воислав, как люди твои, раненные? Никого Морена не прибрала? – любезно поинтересовался посадник.
– Они не все мои люди, так вышло, что я старшим стал. Трое этой ночью ушли за Кромку, может, ещё кто-нибудь за ними последует. А вот Путята, как твой лекарь сказал, на поправку идёт.
– Это хорошо, нам смерть купца ни к чему. Эх… как нехорошо вышло, Воислав, викинги и варяги на Новгородской земле купцов чуть не убили. Нехорошо. Князь наш, Владимир, тоже варяг, но не одни варяги ему присягу принесли, и другие словене вместе со своими богами. Богов на нашей земле много, ты вот тоже, Воислав, хоть варяг, но христианин. Но Перун выше их всех.
Добрыня испытующе посмотрел на Воислава, тот стоял с застывшим лицом, ничем не выражая свои мысли.
– Да, христиан на нашей земле хватает, некоторые из них богатые, очень богатые… Кто-то скажет: не по чину им такие богатства иметь, но князь для того и землёй владеет, чтобы Правду блюсти. Я за князя в этих землях, а тут варяги со словенами перегрызлись.
– Со словенами? С каких это пор нурманские псы словенами стали?
– А в твоей дружине разве не было словен, или все они усы синили? Один из твоих первых воинов, который погиб, из полян, кажется. А с Гуннаром варяги пришли, разве нет?
– Ах, вот ты про что. Да, не понял я тебя.
– Вот именно, не понял, много людей Владимира Сварога первым богом почитают или Волоха. А варяги вот думают, что раз князь тоже варяг и за ним Перун, то им можно вытворять что угодно. И смотри, до чего дело дошло – до какой беды.
– Я не такой, Добрыня Малкович, я Правду чту, и мои люди тоже.
– Чтишь, но принимаешь ли? Готов ли ты смирить свою гордость, как это у вас, христиан, принято, чтобы Правда и обычаи предков на землях чтились, чтобы такого непотребства, как с тобой было, более не случалось?
– Ты никак меня к себе в дружину зовёшь? – напрямик спросил Воислав.
– Угадал. Как, пойдёшь?
– Стар я уже дружины менять, мне бы серебра набрать да осесть где-нибудь на земле.
– Старый дуб крепче молодого. На меня глянь, – Добрыня повёл широкими плечами, – тоже не молод. А такому, как ты, место за столом найдётся достойное.
– Прости, Добрыня Малкович. Обещал я Путяте, что сопровожу караван его гостевой по весне в Киев. Вот вернусь через год,
