переговоров, что очень важно, будут держать противника на прицеле.
– Не нужно, – ответил я.
Он обратился к Ингрид.
– Капитан, как старший по званию, я настаиваю. Вообще-то могу и отдать приказ…
Она повернулась на сиденье, глаза злые, отрезала сердитым голосом:
– Майор, я полностью с вами согласна!.. Однако руководство велело передать переговоры полностью в ведение именно доктора наук Лавронова. Мне такое не нравится, как и вам, однако мы на службе, где приказы нужно выполнять.
Он покачал головой.
– Переговоры одно, а охрана переговорного процесса – другое. Здесь моя территория.
– Майор, – сказала она, и снова я уловил в ее голосе одобрение его позиции, – вы правы, но приказ есть приказ. Хорошо еще, что ему не отдали руководство всей операцией!.. Но если хотите, сейчас свяжусь с полковником Мещерским.
Он поколебался, вздохнул, плечи чуть опустились.
– Не надо. Там наверху сами не знают, что делают. Действуйте, а я, как Пилат, умываю руки, раз уж таков приказ тех, кто считает себя в кабинетах умнее нас, исползавших здесь все тропинки и знающих все местные обычаи и закидоны боевиков.
Я наконец поднялся в машину, сиденье предельно жесткое, представляю, как по камням этот джип прыгает на большой скорости.
Ингрид тут же, не прощаясь, вырулила на дорожку и послала машину вперед, быстро бросая ее из стороны в сторону, едва успевая вписываться в крутые повороты.
Нас подбрасывало без всякой жалости, чужаки все-таки, мягкое сиденье уже пробил бы задницей до самой рамы, а потом и до земли. Кроме диких поворотов джип еще и по-сумасшедшему подпрыгивает, как горный козел, иногда даже перелетает по воздуху через мелкие неровности.
– Не проскочи мимо, – крикнул я, – а то уже Москву вижу!
Она прошипела:
– Терпи, кабинетная… кабинетное существо…
– Ну да, – сказал я горько, – вы же мужчины, герои, медные лбы, отважные ребята…
Все-таки шпильку заметила, отрезала:
– Да, вот именно! Когда самцы офеминизировались, нам пришлось маскулинизнуться и взять в руки оружие! И неплохо им пользуемся, кстати.
– Из тебя мог бы получиться неплохой специалист по медицине, – сказал я примирительно, – пусть даже по спортивной, сиськи вон какие!.. А ты все дерешься.
– Велика Россия, – ответила она с тоской, – а воевать некому.
Я смолчал, она тоже перестала огрызаться, вцепилась в баранку, как в горло противника, лицо хищное, уже вся в борьбе. Тоже мне женщина, хотя вообще-то это и правда наша мужская вина, что им пришлось принимать на свои плечики добавочную тяжесть, которую вообще-то должны нести мы.
Внучке тридцать пять, у меня все еще в голове не укладываются такие цифры, для меня внучка – это маленькая девочка, что бегает с мячиком, играет с веселым щенком и пока еще не думает даже о школе.
Но, если по уму, то у него и правнучка могла быть такого же возраста, как сейчас внучка, а с мячиком и щенком бегала бы праправнучка.
Я вздохнул, Ингрид тут же встревоженно спросила, не отрывая взгляда от дороги:
– Что-то нащупал?
Я покосился на ее налитую силой и здоровьем фигуру.
– Ночью что-нить нащупаю. А сейчас голова идет кругом от таких степеней родства. Внучке тридцать пять лет! Да какая же это внучка?
Она улыбнулась одной половинкой рта.
– Я тоже внучка для своего дедушки. А у тебя не так?
Я покачал головой.
– Там поздний брак, а у моего отца я еще и поздний ребенок. Так что дедушка умер, когда мне было двенадцать. Бабушка пережила его на год.
– Сожалею, – сказала она.
