Я отмахнулся.
– Все случилось давно, да и не были мы с ними близки.
– Все равно.
Поглядывая на нее искоса, я еще раз перебрал свои медленно возрастающие возможности. Мозг работает так, что ему постоянно стыдно за то гнусное и слабое тело, в которое всажен, и постоянно мечтает о другом носителе.
Но все же я благодаря ему очень точно все вижу, понимаю, рассчитываю. Могу с двадцати шагов бросить мелкий гвоздик так, что попадет острым кончиком точно в дырочку розетки. Или шляпкой, как восхочу.
Силенок у меня поменьше, чем у спецназовца, но мозг лучше, вся нервная система лучше, потому и реакция быстрее и точнее. Об этом помню, но нужно не забывать, что и мои возможности все-таки не беспредельны, иначе обломать меня могут очень неприятно.
Она быстро зыркнула в мою сторону.
– Умничаешь?
– Умничаю, – согласился я. – Недовольна, кроманьоночка?
– От умных всегда жди беды, – изрекла она.
– А от дураков?
– От дураков малые беды, – сообщила она, – а от умных…
Машину тряхнуло, Ингрид ойкнула, поморщилась.
– Ничего, – утешил я, – язык – самая сильная мышца. Регенерирует быстро. Да и не откусила ты его, что было бы интересно, а только надкусила, хотя зубки у тебя острые.
– Ты мне и зубы уже осмотрел? – спросила она зло. – Как у козы на базаре?
– Я мудрый и предусмотрительный, – объяснил я. – Иначе какой я профессор? Кстати, давай поменяемся местами.
– Еще чего!
– А если придется стрелять? – спросил я с интересом.
Она молча остановила машину, вылезла, а я пересел на ее место. Как только Ингрид, взяв в руки автомат, приготовилась бдить, я повел машину с еще большей скоростью, чем вела она, но гораздо точнее.
– Пижон, – бросила она. – Подумаешь!.. Ты на дорогу смотри, а не на. Что будешь им говорить?
Я сдвинул плечами.
– Откуда мне знать? На месте увидим. Это не наука, в которой все логично. Люди – это скачущие по веткам обезьяны. Искать у них логику странно.
Она зло зыркнула в мою сторону.
– А ты не человек?
– Верно, – ответил я честно и так серьезно, что она вздрогнула. – Ученый… уже немножко не человек.
Ветер навстречу бьет в лицо свежий, несмотря на палящее солнце, горный, так и чувствую привкус снега и льда, которые никогда не тают…
Она вдруг спросила:
– Что это все меня здесь принимают за осетинку? Один из десантуры даже что-то спрашивал на их языке.
Я хотел что-то сострить насчет фигуры и сисек, это первое, что нам приходит в голову, но посмотрел на ее серьезное лицо и ответил честно:
– У тебя глаза, как у осетинок.
Она насторожилась.
– Это какие?
– Круглые, – ответил я. – Красивые. Чуть навыкате, а иногда и не чуть. Очень заметные глаза. У тебя именно такие, как у большой хищной птицы.
Она фыркнула.
– Подумаешь!
– Здесь немало осетин, – сказал я, – у них твой тип.
Она ответить не успела, я остановил машину и огляделся.
Ингрид спросила быстро:
– Чего?
