– Хорошо, – ответил Левченко. – Возвращайся на пост.
Боевик выбежал, а Левченко повернулся к нам и посмотрел чуть более мирным взглядом.
– А что случилось? – спросил я. – Вижу, это касается нас.
– Предполагая, – ответил он, – что с вами будет послано подкрепление, наши группы захвата прочесали там всю местность.
Ингрид обронила небрежно:
– Это предполагалось.
Он посмотрел на нее с чуть большим интересом.
– Увы, никого не обнаружили. Даже следов. Это значит…
Я покачал головой.
– Ах, вот вы о чем. Да, нам предлагали некоторый эскорт. Но я решительно воспротивился. Я же переговорщик, а не специалист по вызволению заложниц!.. Если не договоримся сейчас, я возвращаюсь в свой институт к своим замечательным мышкам, с помощью которых вот-вот откроем… точнее, создадим простое и дешевое средство от рака… Вижу, вам это не интересно, а мне ну совсем не интересно то, чем вы занимаетесь. Я не имею в виду конкретно вас, а вообще и ваших противников тоже..
– Вас отправлял Поддубецкий? – спросил он. – Он настойчив. Мог бы послать за вами и скрытно. Но если они прибыли бы на другой машине, здесь их выдаст длинный пыльный след, что висит в воздухе часами… Тем более увидим вертолет.
Я заканчивал вторую чашечку, Левченко заботливо подлил еще, Ингрид жестом отказалась.
Наверху зашелестело, в бункер спустился еще один из офицеров, немолодой, тертый, сразу окинул нас быстрым просвечивающим взглядом, оценив и как сидим, и как быстро можем вступить в схватку.
Левченко вскочил, но не вытянулся, это не в коридорах Генштаба, здесь формальности соблюдаются чисто символически, а прибывший еще раз оглядел нас внимательно и уже несколько по-хозяйски.
– Быстро среагировали.
– Да, господин полковник, – бодро ответил Левченко, – мы ждали завтра-послезавтра.
– Мы сами только что, – сказал я, – от самого Стельмаха. Говорили как раз на эту тему.
Полковник насторожился, спросил быстро:
– Тему документов?
– Да.
– И что он сказал?
– Что не будет их публиковать, – сообщил я. – Так что всем нам нужно стараться, чтобы он жил долго и счастливо. А перед кончиной чтобы вообще отменил рассылку.
– Это он так сказал?
– Это я от себя, – признался я. – Он сказал, что публиковать не будет. Но мы же понимаем, что он уже стар. Его лучше ничем не волновать! Потому что может хватить инфаркт или инсульт, а в этом возрасте такое точно летальный конец, как говорят медики, избегая слово «смерть». Как думаете, что скажет, когда узнает о захвате его любимой внучки в заложницы?
Он нахмурился.
– У нее сразу отобрали мобильник.
– А если позвонит он сам? – спросил я.
Он коротко усмехнулся.
– Он звонит ей четыре раза в год. С днем рождения, днем Великой Октябрьской революции, днем Победы и с Новым годом. В остальное время звонит она. Уже без дат, а когда вздумается. Так что здесь ваши дали маху! Не она у него любимейшая внучка, за которую все отдаст, а это он у нее любимейший дед, которого обожает и которым гордится.
– Да, – сказал я, – это несколько меняет… Точнее, сдвигает процентное соотношение в другую сторону. Но все-таки…
Левченко сказал полковнику:
– Кстати, профессору Лавронову Владимиру Алексеевичу, доктору наук в нейрофизиологии, пообещали грант его лаборатории! Вот он и пашет на совсем не понятную ему организацию.
Полковник кивнул, покосился в сторону Ингрид.
– Громов, – наконец представился он, – Александр Ростиславович. Приношу свои соболезнования, а вот ваша спутница… если не ошибаюсь, Ингрид Волкова? Капитан контрразведки?
Я развел руками.
– Меня считают неспособным даже завязать себе шнурки самостоятельно. Вот она для этой цели. Почему именно она? Во-
