пассажирам, и к нам с Ингрид, хотя ее более-менее знают, это я для них темная лошадка.
Сбоку, чуть сзади, в соседнем ряду сидят Затопек и Левченко. Оба сидят с закрытыми глазами. Делают вид, что спят, хотя не думаю, что на самом деле так.
Глава 6
Самолет только пошел на снижение, а я ощутил, что окунаемся в мир знойного солнца, раскаленного песка и синего-синего неба, где ну просто не бывает облаков, не говоря уже о тучах.
От здания вокзала осторожно пошел в нашу сторону автобус, а когда самолет наконец остановился на полосе, важно подъехал трап, а за ним суетливо посадочный автобус.
Через десять минут мы все вышли из здания аэровокзала, вальяжные и довольные туристы, в свободной легкой одежде, с рюкзаками у кого за спиной, у кого на плече.
— Добро пожаловать в Тунис, — сказал я, — надеюсь, вам понравится.
Левченко поинтересовался:
— Вы наш гид?
— Я ваше все, — ответил я. — Ингрид, закройся хиджабом. Никаб не предлагаю, Тунис все-таки еще светское государство, но радикальных группировок многовато, потому лучше держаться без вызова.
Она молча повязала, умело и с непременной женской грацией, закрыв не только волосы, но и горло с шеей. Яркая восточная красота стала только заметнее, а крупные орлиные глаза сразу привлекают внимание с такой мощью, что чувствуешь невольную оторопь.
Куцардис и Челубей вовсю фотографируют новое здание аэропорта, в самом деле модерновое, Затопек делает вид, что с восторгом рассматривает каждую темнокожую красавицу, а Левченко объясняет Ингрид, что и здесь люди живут.
На примыкающей к аэропорту площади несколько автобусов с названиями отелей, гиды уже зазывают на экскурсии, сразу заметно, что в городе многовато людей с оружием, и далеко не все из них относятся к полиции.
Левченко перехватил мой взгляд, понимающе кивнул. Слишком большие потоки беженцев проходят через Тунис, где от солнечных пляжей рукой подать до берегов Италии.
Беженцы далеко не все бегут ради халявы в Евросоюзе, многие в самом деле стараются уйти из-за непрекращающейся вялотекущей гражданской войны за власть между самыми разными группировками, а опыт говорит, что побеждают обычно самые злые и радикальные.
— Вся Африка такая, — сказал он тихонько. — Вся в огне…
— В глубинке не видно, — пробормотал я, — да и никто не жаждет видеть. Взаимоистребительные войны… что, может быть, и хорошо для мира и прогресса, но потоки беженцев… гм…
Он кивнул.
— Да, здесь на самом крае все это виднее. До Европы рукой подать. Проще туда убежать, чем здесь пытаться что-то наладить… Всего-то переплыть не очень широкий участок теплого и мирного моря!
— И в Европе? — спросила Ингрид.
— В Италии, — ответил я. — Все, пойдемте отсюда. Здесь нафотографировались, пошли дальше.
Куцардис и Челубей двинулись через площадь, все старательно делаем вид, что снимаем на мобильники экзотику вокруг, с удивлением смотрим на осликов, что двигаются по дороге рядом с «Мерседесами» последней марки.
Левченко, не убирая глуповато-восторженной улыбки, спросил негромко:
— Как будем добираться, шеф? Здесь неплохое сообщение поездами. Можно доехать до Джендуба, а уже оттуда не больше сотни километров…
Я покачал головой.
— Нет. Эль-Кеф небольшой городок.
— Туда вообще лучше не показываться?
— Да, — ответил я. — Это здесь любое стадо слонов затеряется.
— Шеф?
