Челубей спросил страшным шепотом:
— А пулемет?
— Тоже взял, — ответил Левченко тихонько.
— Ты бог!
— Язычник, — ответил Левченко. — Нет Аллаха, кроме Аллаха, и Мухаммад пророк Его!
— Воистину, — согласился Челубей. — Да будет благословенно Имя Его… А патроны?
— Что я за мусульманин, — спросил Левченко, — если бы забыл о патронах?.. Взял ящик.
— Прекрасно, — сказал Челубей, а Куцардис подтвердил язвительно:
— Стрелять он обожает. Хоть по воробьям, хоть просто по облакам, а чего они тут возникают всякие…
Я спросил негромко:
— А все остальное?
Левченко ответил:
— Здесь рай. Полубезвластие — это та же либертарианская демократия. Столько лавок, где только оружие!.. Я перещупал массу новейшего, что только-только поступает в армию Штатов и НАТО, но здесь уже в ассортименте.
— Покупал в разных?
Он кивнул.
— Да, но это так, на всякий случай. Там один при мне закупил пятьдесят автоматов и шесть гранатометов. Мои шесть пистолетов и шесть штурмовых винтовок не показались бы чересчур, но, конечно, купил в трех лавках, что далеко друг от друга. Еще взял снайперскую и десяток гранат с минами. Все в джипе, накрыл тряпками, ребятня не растащит.
Затопек отозвался недовольно:
— Если не заметит!
— А они замечают все, — сказал Куцардис елейно.
— Но-но, — ответил Челубей. — Я слежу. Пока никто в кузов не заглядывает. Хотя дети здесь просто огонь!
— Дети войны, — сказал Куцардис. — В Европе такие тоже были… в Столетнюю.
— Здесь тоже столетняя, — определил Челубей. — Клановая… Война Алой и Белой розы!
— Война Алой и Белой розы, — сказал Куцардис, явно щеголяя знаниями, — всего лишь эпизод Столетней… А кофе здесь лучше, чем в Москве.
Глава 7
Я допил кофе, все пока идет хорошо, вооружились спокойно. Такая обстановка, когда все выживают как могут, позволяет, как ни странно, держаться городам на плаву уже несколько лет достаточно уверенно.
Бандформирования тоже заинтересованы, чтобы город жил и даже процветал, иначе им тоже придется уходить в пустыню и кормиться наравне с верблюдами сухими колючками.
— Надо уходить, — сказал я. — Не надо давать повод думать, что появилась еще какая-то вооруженная группа, никому не подчиняющаяся.
— Будут вопросы, — согласился Левченко. — Мы шестеро не смотримся мирными пахарями. Морды не те.
Ингрид поднялась молча, старательно играет роль исламской женщины, хотя вполне можно вернуться к роли берберки. Треть Туниса занята пустыней Сахарой, где вольно и гордо передвигаются свободолюбивые и никем не покоренные берберы… потому что у них отнимать нечего.
Куцардис сразу сел за руль, включил двигатель и придирчиво начал прислушиваться к шуму мотора. Сделал круг перед кофейней, вылез и похлопал ладонью по капоту.
— Командир, — спросил он у Левченко, — поведешь ты? А Ингрид сядет рядом или останется нянькой нашему профессору?
Челубей и Затопек заулыбались, Ингрид вздохнула.
— Увы, надо быть с ним. Вовремя кормить, слюнявчики менять…
Уже четверо жизнерадостно загоготали, Левченко и Челубей с Затопеком запрыгнули в кузов. Ингрид жестом указала мне
