цепь противно звякала об пол, кто-то сонно крикнул: «Да утихомирься ты, нашел время бренчать!» – и затих. Тогда Генри попытался вырвать из стены кольцо, загремев еще громче, так что на него спросонья накричали еще трое, но скоро понял: нет, это тоже бесполезно. Ну ладно, тогда остается еще один способ. Тот, что выручал его всегда. Если удастся стащить хоть одну перчатку…
Он так увлекся, что не сразу заметил того, кто сидел теперь прямо за решеткой его камеры. Генри замер. Он сразу понял, кто это, посидел, пытаясь унять бешено колотящееся сердце, и только потом поднял голову.
Барс глядел на Генри сквозь прутья, обернув хвост вокруг лап. Шерсть его сияла, отражая лунный свет, и Генри чуть не заплакал от облегчения. Барс его вытащит отсюда. Он увидел, как ему плохо, и пришел. И тут Барс заговорил, как обычно не открывая рта. Голос исходил откуда-то из глубин его звериного тела.
– Сивард отдал тебе остаток своих сил, – произнес он. Его широкая неподвижная морда чуть склонилась набок. – Их было не так много.
– Что? – растерялся Генри. Он ждал совсем не этого – желательно открытой двери и упавшей цепи.
– Теперь ты можешь спокойно прожить остаток жизни. Голос твоего дара умолк и не мучает тебя. Но это не навсегда. Думаю, Сивард и сам не знал этого, но я знаю, – сказал Барс, и взгляд его круглых глаз стал печальным. – Благодаря Сиварду ты можешь без последствий воспользоваться даром только три раза. Потом все вернется к тому, чем было, и ты снова почувствуешь на себе власть огня.
– Я использовал дар, чтобы снять с Джетта метку Освальда. И еще раз – чтобы сжечь прилавки, – медленно произнес Генри. Он все понял. – И если я уничтожу эту цепь… Это будет уже третий раз, а потом…
Его передернуло. Голос в голове, постоянный жар, ожог у любого, кто коснется его голой кожи, – все это вернется.
– Ты можешь открыть дверь? – без голоса спросил Генри.
– Я могу все. А ты – нет. Ты человек, Генри. И поверь, ты не первый избранный в истории этой земли. – От глухого, хрипловатого голоса у Генри мурашки по спине поползли. – Для разных целей в разные времена я выбирал разных людей. И знаешь, что сгубило добрую половину из них?
– Враги? – еле слышно спросил Генри. Его начало трясти.
– Нет. Уверенность в том, что они теперь выше других. Как только человек решает, что раз и навсегда прав, он проигрывает.
Генри сжал зубы. Из всей этой речи он понял только одно.
– Ты не собираешься освобождать меня, верно? – выдавил он. – Ты просто пришел сказать, что я могу либо выбраться отсюда с помощью дара, но снова превратиться в чудовище, либо навсегда остаться здесь, но нормальным?
Барс неспешно кивнул, и Генри захлестнуло таким гневом, что руки задрожали.
– Тогда проваливай отсюда. Это ты меня во все это втянул, и что теперь, доволен? Проваливай! – Он крикнул это так громко, что, кажется, перебудил всех заключенных, но ему было все равно.
– Чего орешь? Новенький, ты что, больной? – заворчали отовсюду.
– А вы что, слепые? – огрызнулся Генри.
Они что, правда не видят огромного сияющего зверя посреди коридора? Он сердито обернулся, но Барс уже исчез.
И Генри без сил упал на кровать, свернувшись так, что голова уткнулась в колени. Уничтожить цепь – или смириться с тем, что он никогда не выйдет отсюда. Никто ему не поможет, теперь он сам за себя. В ушах у него сразу зазвенел голос отца: «Тут и думать нечего! Выйди и отомсти всем, кто тебя обидел!» Генри вдруг понял: с тех пор, как Барс тут побывал, наручники уже не так крепко прижимают перчатки к ладоням. Если постараться, он сможет освободить руку, уничтожить цепь, уничтожить дверь, стены, выйти отсюда, и… Генри внезапно понял, что, пока думал об этом, наполовину вытащил ладонь из перчатки, хотя еще полчаса назад это казалось невозможным. Несколько минут он лежал, широко раскрытыми глазами глядя в подсвеченную луной полутьму, а потом медленно вдел руку обратно.
Он лежал так до рассвета. Темнота побледнела, потом налилась солнечным светом, луч медленно двигался по полу, пришел Злыдень с утренней кормежкой, втолкнул Генри в камеру миску с чем-то неаппетитным. Лось опять попросил ее, Генри опять не двинулся. Сил у него хватало только на то, чтобы моргать, глядя прямо перед собой. Больше он не пытался освободить руки, потому что боялся, что ему это удастся. С ним заговаривали все реже, потом перестали совсем. Где-то за стеной постоянно раздавался монотонный железный стук, унылый, как весь этот день. Луч света из окна тянулся все дальше к противоположной стене, пока не иссяк. И тогда Генри закрыл глаза, думая о том, что, наверное, недолго тут продержится. В этой мысли было даже что-то успокаивающее. С ней он и заснул. А очнулся от шума.
– Вот сюда его тащите! – командовал Злыдень.
