мягкий смех впервые не напомнил стук глиняных черепков. – Однажды Арей уже воспользовался силами первомира, но не так, как было бы надо… лишь отчасти.
– Когда?! Как?!
Мефодий слушал так жадно, что не чувствовал даже ледяного ветра. А вот Дафна – та на глазах превращалась в Снегурочку и, смешно закутав шею волосами, засовывала ладони под мышки. Дрожа, она думала, что между светом и мраком не может быть никакого уютного закутка. Возьми самое прекрасное место на земле, устрой там все мудрее некуда, посели туда самых прекрасных людей, а потом изгони оттуда свет – и… все это постепенно превратится в Тартар! Хотя нет! Тут другое! Кто сказал, что в остановленном мгновении нет света? Жена и дочь Арея будут разливать свет, которого недостает самому мечнику. Будут освещать его, и никакой мрак в это мгновение не проберется.
– Когда Арей воспользовался силами первомира? – нетерпеливо повторил Мефодий.
Мамзелькина погладила ручкой свою зачуханную курточку, точно курточке и самой хозяйке нужна была нежность, которую никто больше не мог и не хотел им уделить.
– Однажды… – таинственно произнесла Аидушка, – Арей должен был умереть. Раненый, истекающий кровью, он полз к этому камню… И даже я не могла его спасти и едва удерживала косу, которая рвалась у меня из рук, потому что моя коса всегда знает, когда пробьет чей-то час.
– И вы там были? – жадно спросил Буслаев.
Старушка протянула руку и пальцем качнула его крылья. Потом подула на палец. Видимо, крылья все-таки жглись.
– Ишь ты, золотые!.. Да, котеночек мой неутопленный, была…
– И камень ему тогда помог?
– Еще как помог: даже из книжечки моей имя его стерлось, а это, скажу тебе, не часто случается! – покачав головой, произнесла Мамзелькина.
– А сейчас? Что нужно сделать, чтобы камень вызволил Арея из Тартара? И где я возьму эйдосы его жены и дочери? – деловито спросил Буслаев.
Аидушка опять быстро качнула пальчиком его крылья.
– Не знаю. Но ощущеньице у меня, что сможет он Арею помочь, да и мою руку выручит, что я об косу порезала. А про эйдосы Пельки и Варвары… Думаю, тебе их добывать не надо. Само все как-нибудь устроится. Такие артефакты больше чем просто артефакты. Они не просто излечивают – они и обстоятельства к себе собирают… А раз так, то там возможно совершенно все!
Заметив наконец, что Дафна дрожит, Мефодий отлучился, чтобы принести ей куртку. Дафна осталась на балконе наедине с Мамзелькиной. Она стояла и разглядывала горные лыжи, абсолютно новые, хотя и купленные два года назад. Папа Игорь всегда проникался любовью к спорту, когда посещал спортивные магазины, и утрачивал ее, когда выходил с покупкой наружу.
– Мы не опоздаем? – спросила Дафна.
– Не должны. Артефакт в Москве, и, насколько я понимаю, подойти к нему смогут далеко не все. Ну не считая созданий первохаоса. Из остальных же только два МБ и… один «В»! И вот с этим-то «Вэ» я предвижу проблемы, – тут старушка вскинула на Дафну зоркие глазки.
– «Вэ»? – озабоченно переспросила Дафна, пытаясь определить, тот ли это, о ком она подумала.
Аидушка кивнула, подтверждая ее предположение:
– Да, он! И от этого «Вэ» держись-ка, девонька, подальше! Он утратил свет и будет стараться, чтобы его потеряла и ты. Для потерявших веру крайне важно заразить своим неверием всех окружающих. Так-то вот, осинка моя недопиленная!.. Собирайтесь! Жду вас внизу, у подъезда!
И Мамзелькина исчезла, оставив на перилах балкона два пузырька – один с настойкой боярышника, другой – с одеколоном «Тройка». Зачем-то Дафна потрогала их. Пузырьки были самые что ни на есть настоящие. Хотя в этом-то она и не сомневалась.
Глава шестнадцатая. Последний шаг
Его окружала смерть. Все ломалось в руках, все проваливалось под ногами. И лишь единственное окошко брезжило перед ним. Он не видел его. Угадывал. Только оттуда могли прийти радость и покой. Все остальное было болью. И он ощупью побрел туда.
Котлован был круглым, как чаша, и вдобавок слегка наклонным. Ноги скользили, не находя опоры. Вокруг все было спекшееся, с глубокими, уходящими вглубь трещинами. Арей, присев на корточки, поднял оплавленный камень – один из множества камней, которыми все тут было усеяно. Притронулся к его гладкому боку кончиком носа и увидел свое изломанное, словно в кривом зеркале, отражение. Камень дышал давним жаром.
