– Я пока не определился, – признался он. – Я вижу, что добрая часть моей души совсем не прочь помочь малышу, который к тому же способен поднять такую бучу, что никому мало не покажется. Темная же часть души надеется что-то получить взамен. То есть в данной конкретной ситуации моя раздвоенная душа едина, и это особенно приятно… Так поможешь?
– Не обещаю, – качнул головой Арей. – Я не знаю даже, где окажусь завтра. Пока я иду в трактир. А куда меня занесет потом… Возможно, что и не к горам.
– А куда же еще? Оттуда только одна дорога! – горячо зашептал Мировуд. Младенец-титан опять зашевелился, и это придало волхву убедительности. – В прошлый раз я кое о чем умолчал, но теперь скажу… Когда я увидел твой риттершверт, то решил, что и ты один из этих! В плащах, не боящихся огня! Говорят, недавно в сердце гор разверзлась земля. Возникло новое ущелье, а на дне ущелья открылся редчайший артефакт.
– Что за артефакт? – спросил Арей с интересом.
– Этого я не знаю. Но нежить болтает, будто бы туда, к горам, потянулись драконы. Причем не только отсюда, но и из дальних земель.
– Нежити не всегда можно верить.
– Да. Но около месяца назад я сам видел дракона. Он тянул невысоко, над лесом. Хвост у него был разодран, а на крыльях язвы как от ожогов… Вообще не пойму, как он держался на таких крыльях… А где-то через неделю я видел его опять. Он летел уже гораздо выше. И крылья у него были совершенно целые!
– Это не мог быть тот самый дракон. Раны у драконов так быстро не зарастают! – сказал Арей.
– Возможно, – согласился Мировуд. – Но теперь ты точно пойдешь к горам, я уверен… И еще одно. Помнишь, мы говорили про дарх того стража?
– Так ты взял его?
– Чисто случайно я его захватил… Почти неосознанно… Светлая половина души, разумеется, противилась, но темная не смогла удержаться…. Он лежит у меня в одном тайном месте. Лежит и постоянно корчится. Он же не погибнет?
– Едва ли, – сказал Арей. – Ты не открывал его?
– Нет. И переносил только за цепь. Но он тяжелый. Внутри, я уверен, немало эйдосов. И обещаю: я отдам его тебе, если ты поможешь мне с младенцем!
Арей цокнул языком:
– Ты все предусмотрел!
– Разумеется. На то я и волхв. А теперь смотри… Тебе нужно держаться все время прямо, пока не дойдешь до речки Гнилуши. По ней забирай правее до моста. Ну а там уж до «Топора и плахи» рукой подать.
Глава восьмая. До встречи у фонтана
Маленькие дети нередко проговаривают свои тайные мысли вслух: «Буду плевать», «буду бить», «буду кусаться», «меня не любят, я стану все бросать». Взрослые делают в принципе то же самое, только про себя.
Посреди комнаты в общежитии озеленителей валялся одинокий носок. Это было уникальное свойство Буслаева – у него повсюду валялись носки, и всегда отчего-то одинокие. Шерлока Холмса это наверняка ввело бы в заблуждение, и если грамотно добавить к этому пару живописно разбросанных рапир, пистолет и некоторое количество прочего металлолома, то сыщик гарантированно заключил бы, что в комнате проживает одноногий пират.
Дафна протянула руку, и носок Мефа прирученно прыгнул в ее ладонь. Варсус потемнел лицом. Когда девушка так спокойно и привычно поднимает мужские носки – причем не твои, а чужие! – в этом есть какая-то ужасная правда жизни, тупиковая обреченность. В какой любви можно объясняться девушке, которая вот так вот запросто, без брезгливости, поднимает НЕ ТВОИ носки!
Варсус приблизился и, не удержавшись, пригвоздил кинжалом другой одинокий носок Мефа, лежащий на стуле. Носок жалобно дрогнул и провис, испустив дух.
– Ай-ай-ай! – воскликнул пастушок. – Вы только взгляните на этот носочек! Синенький! С жалобно торчащей ниточкой на носке! И это носок не кого-то там, а – читайте по губам! – златокрылого стража Буслаева!
– Перестань! – поморщилась Дафна. Она провела рукой, и пригвожденный носок, ожив, устремился к ней в ладонь.
Но Варсус не собирался прекращать. Он бродил по комнате и охотился на носки Мефа, которые нигде не могли найти от него спасения. И за ножками стола, и под кроватью, и даже под батареей пастушок повсюду находил их и поражал кинжалом.
– Ага! Готов! Ты труп! – восклицал Варсус, когда очередной носок, трепеща, повисал на его клинке.
