— Ну, ну, — покачал головой Ренато. — Ему нужно просто дать время. Ляг, расслабься, позволь Духу делать свое дело, и...
— Не нужно мне ничего прощать. Пусть прощения просят те уроды, которые все это со мной сотворили. А я их прощать не хочу. И сидеть здесь и гнить, как последний трус, тоже не собираюсь. Я собираюсь...
— Вот доиграешься и помрешь где-нибудь, — сказал Сичел.
— И что?
— Ты ведь солдатом был, так? Значит, тебе есть за что просить прощения. Не важно, на чьей ты воевал стороне. Дай я тебе одну историю расскажу. Двадцать лет назад... — начал Ренато.
Дальше Кридмур уже не слушал. Двадцать лет назад Ренато сражался на стороне богатого южного барона-выродка, присягнувшего в верности Стволам. Теперь его земли и, что главное, нефтяные скважины принадлежали Линии. Ренато был ходячей энциклопедией баек и притч о войне. Каждую из них венчала мораль о прощении, исцелении и, что важнее всего, о важности обращения к Духу, способному переложить ношу с плеч человека на свои метафизические плечи и унести ее прочь...
Кридмур обратил на себя внимание Малыша и закатил глаза.
Сичел начал свой собственный рассказ, что-то о женщине, которая последовала за армией и погибла в битве при Габбард- Хилле.
Доктор Хамза прервал его признанием в том, что в бытность студентом в Джаспере он любил заложить за воротник. Старых вояк его рассказ не впечатлил, но возмущаться они не стали.
Чтоб не терять сноровки, Кридмур ввернул пару небылиц о собственных солдатских подвигах. Притворился, что раскаивается в неких неназванных и несуществующих грехах, которые совершил в битвах у пролива Печин и Мельницы Хуки. Ренато и Сичел слушали с серьезными лицами.
Попечитель Дома Скорби принадлежал к Улыбчивым. Он горячо верил в пользу доверительных откровенных бесед и исповеди, и, хотя от персонала госпиталя не требовалось разделять его воззрения, они перенимали его привычки. Иногда весь дом напоминал собрание какого-то общества. Кругом все только и делали, что разговаривали друг с другом. «Меня зовут Джон Кридмур, и я хочу сознаться в своих преступлениях. Надеюсь, на этой неделе вы никуда не собираетесь...»
Он пригласил сюда Малыша в надежде, что остальные захотят поучать его. Так оно и вышло, но разговор затягивался, а у Кридмура была назначена встреча с симпатичной медсестрой.
— Иногда я все еще вижу их лица. Но Дух забрал у меня эту боль, так же, как забрал боль от потерянной руки, и теперь... — продолжил Сичел.
— Вранье, — прервал его Кридмур, надеясь перевести разговор на интересовавшую его тему, а интересовал его только Дух.
— Малыш, я не понимаю, о чем говорят эти люди. Я человек простой. Мой опыт подсказывает мне, что только время лечит раны. Со временем все можно забыть. Если же это не работает, попробуй выпивку, — сказал он.
Ренато терпеливо покачал головой:
— Если ты ищешь исцеления, Кокль, ты найдешь его здесь.
— Слыхал о Безымянном Городе?
— Еще бы, Кокль. О нем бродяги рассказывают. Да и старые солдаты тоже.
— Там с неба льет виски, женщины доступны, и работать никому не нужно, и агнец, и лев, и даже старый агент Стволов могут обрести покой.
Он взял со стола карту. Локомотивы. Для него бесполезна. Безымянный Город! Он не вспоминал о нем уже много лет!
— Так я к чему — по-моему, это все тоже брехня. Нет такого города. Поверить в него можно только от отчаяния.
Разве это не правда?
Но Ренато стоял на своем.
— Ты просто Духа не видел! Он существует!
— Я видел, как он ударил по тому летуну в небе. Я видел, что он охраняет наши ворота. Я признаю, что он существует. А вот насчет целительной силы не знаю. Где доказательства?
Ренато пожал плечами:
— Это нужно чувствовать.
Малыш фыркнул и бросил карты на стол. Локомотивы, Стволы, Племя, Женщины...
— С меня хватит, — сказал он. Но вставать с места не стал.
