Сичел мрачно кивнул. Кридмур сохранил скептическое выражение лица. И Ренато продолжил. Из-за ран и платка голос его звучал глухо, но говорил он увлеченно и страстно.
— Но Дух не избавляет от ран! Он избавляет от боли. Дает возможность продолжать жить. Успокаивает. Помогает вынести мучения. Это чудесно!
Ренато прервался на глоток виски.
Сичел хмыкнул:
— Те волосатые ублюдки, холмовитяне, что селились здесь до нас, такого не заслуживают.
— Холмовики? — заинтересовался Кридмур. — Здесь жили холмовики?
— Весь каньон был их огромной норой.
— И что с ними стало? Отец попечителя их прогнал?
— Черта с два! — мотнул головой Ренато. — Ты же сам видел, как Дух реагирует на любое насилие.
Сичел наклонился вперед и прошептал:
— Как-то в восточном крыле я встретил санитара, который ухаживал за умалишенным. Псих ему весь день житья не давал, крыл на все лады и его самого, и его матушку. И тогда этот санитар, звали его Грегор, взял да и сорвался — нацепил на безумца наручники. Мы все ему закричали: «Не надо!» Но было поздно — раздался жуткий грохот, окна заходили ходуном, что-то жуткое вылезло из-под пола прямо у наших ног и — бац...
Сичел захлопал в ладоши. Малыш вздрогнул — его было легко напугать.
— Грегор вылетел из окна. С третьего этажа Одним санитаром меньше, одним пациентом больше... Нет, друг мой Кокль, здесь с насилием лучше не шутить. Вот почему все эти годы госпиталю не причинили вреда ни бандиты, ни холмовики, ни бароны мелких пограничных штатов, ни сама Линия. Никакого насилия, даже против свиней и кур. Почему, по-твоему, мы здесь питаемся одной травой, как кролики?
— Жаловаться невежливо, но, признаюсь честно, этот вопрос меня беспокоил.
— Мы даже свинье не можем глотку перерезать! Никакого насилия. Даже против холмовиков... Нет, он заплатил деньги кому надо — и они отсюда убрались. Застроил их пещеры. Медленно, постепенно. Наполнил каньон шумом и железом. Они ведь этого не выносят, так? Но и убить его они тоже не могли. Он громоздил магистрали прямо поверх их рисунков, курганов и всего остального, так что они просто сдались и ушли.
— Бедные холмовики... И теперь... — Кридмур широко улыбнулся.
И тут заговорил Малыш:
— Я слыхал, это вампир, — он вперил взгляд в свои карты, — который питается болью. Нас предупреждали: «Не ходите в Дом Скорби. Лучше сдохнуть». Дух лишит вас достоинства, говорили нам. Ему нужно, чтобы вы страдали, оставались слабы и беспомощны, как куклы, навечно. Он же этим питается.
Ренато посмотрел на Малыша:
— Не будь дураком.
— Отсюда никто не выходит живым, так ведь? Вы же все просто сидите, покрываетесь коростой и гниете заживо!
Ренато тяжело вздохнул:
— Мы тут доброе дело делаем. Куда нам еще идти? Ты сюда по собственной воле пришел. Тебя никто не заставлял. Ты знаешь, что поступил правильно. Зря ты так враждебно настроен! Может быть, кому-то стоило посидеть с тобой у воды, показать тебе Духа? Тогда бы ты по-другому запел...
— Наверное, стоило бы так и сделать. Скажите, когда и как можно увидеть Духа? — спросил Кридмур.
— Когда попечитель разрешит.
— А когда это?
— Всему свое время.
В тот вечер Кридмур вошел в кабинет доктора Альверхайзен с инструментами в руке — так, словно кабинет принадлежал ему.
— Добрый вечер, доктор! — сказал он и, прежде чем она смогла ответить, заколотил по шатким полусобранным полкам в углу.
Она сидела за письменным столом и при свете единственной свечи читала вслух маленькую зеленую книжку, переплет которой обвивала нарисованная ветка плюща. Дэйзи сидела на полу, скрестив ноги, и качалась из стороны в сторону, а Генерал,
