— Вот не знаю, чувствую я это или нет. Скажи мне, зачем он это делает? Какая ему от этого выгода? — сказал Кридмур.
— Не у всего есть причины, — сказал Ренато с раздражающей серьезностью проповедника.
— Я тоже всё! — признался Ситчел.
Хамза встал:
— Мне нужно идти к пациентам.
— Причины есть у всего, — сказал Кридмур.
— Может быть, — сказал Ренато. — А может, и нет.
Больше Кридмур не выдавил из них ничего. Вскоре он тоже выбыл из игры, и Ренато, забрав выигрыш, вернулся на пост.
Кридмур с Малышом остались вдвоем по разные стороны освещенного свечами стола.
— Ну что? — сказал Кридмур.
— Да пошел ты, — сказал Малыш и, хромая, ушел прочь.
В Доме было немало медсестер. Большинство из них — из близлежащих городов, в основном из Гринбэнка. Многие из них были красивы. Попечителю явно нравились симпатичные медсестры.
— Я согласен остаться здесь навсегда. Мне нравится здесь работать.
— Большинство мужчин здесь — калеки. Неудивительно, что медсестрам ты нравишься. Тебе нечем гордиться, Кридмур.
— Мне нравится общество медсестер. Я стар, обо мне нужно заботится.
— Скоро тебе это надоест.
— Никогда!
— А ты допроси их.
С Ханной он встречался заполдень в кустах за травяным садом; с Эллой — по вечерам в северной башне. С другими девушками — нерегулярно, но и не редко. Он очаровывал их рассказами о городах мира. Животная энергия, наполнявшая Кридмура, в Доме большая редкость, за которую его здесь ценили. Он даже умудрился пока не нажить себе ни одного врага.
— Дух охраняет нас. Это все, что я знаю. Это хорошо. Что бы я делала одна с дурным стариком вроде вас? — спросила его Ханна.
— А о духе я говорить не люблю. Грустная тема. Я не за этим сюда пришла, — сказала Элла.
О пациентах они говорили куда охотнее — о чем еще им сплетничать?
Ханна поведала ему о свирепом старике в закрытой палате на четвертом этаже, бредившем о битве у пролива Печин. Элла рассказала о старике на третьем этаже, который ничего не говорил, но воровал монетки и бутылочные крышки и мастерил из них себе медали. Звучало это многообещающе, поэтому Кридмур украл ключи Эллы, пока она спала, и отправился на разведку; но когда он пробрался в каждую из палат и взглянул на их лица, Мармион оба раза сказал:
— Ну, что ж...
Элла, казалось, немного боялась доктора Альверхайзен, и не хотела ничего о ней говорить, как ни намекал, как ни допытывался Кридмур; Ханна же с радостью поделилась слухами о чопорной дуре с севера и ее безумных экспериментах над простушкой Дэйзи и бедным старым Генералом...
Вечером снова играли в карты. Кридмур, Ренато, Сичел, Малыш. Их выигрыши теперь обходились Кридмуру недешево.
В тот вечер Кридмур решил поспорить. И похоже, не прогадал.
— Слушай, Ренато, я много путешествовал по Краю Мира. Видел дюжину мелких духов в мелких городишках — духов пшеницы, духов дождя. Они встречаются так же часто, как двухголовые телята и бородатые женщины. Каждый — не ярче свечки. И большинство из них — проделки фокусников. А те, что и правда существуют, с радостью принимают приношения, но не очень-то любят приносить пользу. В Доме полно увечных людей. Что-то я не вижу, чтобы их кто-нибудь исцелял.
— Дух исцеляет, — сказал Ренато.
— Вранье, — прыснул Малыш.
Малыш никому не нравился, но ему было все равно; прогнать его не могли — в Доме так поступать не полагалось.
— Я этого не видел, — повторил Кридмур.
— Для всего нужно время, — сказал Ренато. Он с неким почтением дотронулся до своих шрамов. — Я, знаешь, долго злился. Раньше я был красавцем. Почему Дух не избавил меня от этих шрамов? Ну, ты понимаешь.
