грести, лавируя среди волн и каменных шипов. Часто проход между скалами сужался настолько, что нам приходилось втягивать лодку веслами. Стоило мне чуть отвлечься, как скалы тотчас начинали скрести по днищу. Спустя два часа на горизонте показался и сам Остров: вздымающийся конусом ввысь и такой же острый, как верхушки рифа. В некотором смысле я даже огорчилась, поскольку мы никак не могли подплыть к нему. Нам приходилось бесконечно петлять между рифами по сложному маршруту, который, казалось, не приближал, а, наоборот, уводил нас от Острова. Через несколько часов я потеряла путь. Я чувствовала сами скалы под нами, но не могла ухватить нить, что вела нас. Я легла у носа лодки, свесив руку за борт и пытаясь разобраться в образах, что рождало море в моей голове. Почти час мы дрейфовали, Кип беспокойно пробовал воду веслом, высматривая места, где скалы пронзали океан. Скрежет скал по дну лодки казался скрежетом гигантских зубов. Деревянное дно толщиной всего в несколько дюймов точно хрупкая перепонка отделяло нас от темных вод и острых скал. Я старалась сосредоточиться, но нестерпимая жажда и зной занимали все мысли. Нещадно палило солнце, и головная боль, казалось, пульсировала в такт волнам. Губы так пересохли, что лопались от малейшего движения, сочилась кровь, но жажду ею не утолить.
Набежала большая волна и откинула нас в сторону. Нос лодки, приподнявшись, застрял в расщелине скалы, едва выступающей над водой. Корма, наоборот, опустилась в море. Кип вскочил и оказался по голень в воде, которая прибывала с каждой волной. Лодка стонала и скрипела в каменной клешне. Кип подтянулся ко мне, и мы вдвоем принялись отталкиваться веслами, пытаясь высвободить лодку из скалы. Когда, наконец, нам это удалось, лодка, сильно подтопленная, низко осела в воду. Поднялись волны, и каждая словно норовила толкнуть нас снова к голодным скалам.
Я старалась прояснить мысли, не обращая внимания на воду, бурлящую у лодыжек, на скрежет корпуса, бьющегося о камни. Вспомнив, как управляла силой разума в камере во время допроса Исповедницы, я снова представила, как мама когда-то открывала ножом мидии. Я словно превратила свой разум в нож.
И это сработало: путь снова предстал передо мной извилистой нитью меж острых каменных осколков. Я взялась за весло, готовая направлять нас дальше, и Кип издал вздох облегчения, затем схватил ведро и принялся вычерпывать воду из лодки.
Даже когда мы оказались в самом сердце рифов, откуда открывался вид на Остров, оставалось непонятным, как к нему пристать. Остров взмывал над океаном черными, отвесными стенами. Мы не видели никаких признаков обитания, никакого намека на место, куда мы могли бы подобраться поближе без риска, не говоря уж о земле. Около часа я напрягала истерзанный разум, пока, наконец, он не привел нас к западной стороне Острова. Здесь мы подгребли довольно близко и сумели разглядеть трещину в крутом склоне, заметную только с расстояния футов в двадцать. Мы поплыли через арку в скале, в тени, отбрасываемой крутыми стенами. Чуть дальше пролом расширялся и выходил в маленькую гавань.
Целый небольшой флот суден и суденышек, разномастных и разноцветных, покачивался на волнах. Каменистый пляж изгибался вокруг бухты, на которой виднелась приземистая башня. На пристани в свете послеполуденного солнца играли двое детей.
Кип повернулся ко мне. Его лицо казалось пестрым – бронзовым от загара с белыми пятнами соленых брызг. Пересохшие губы потрескались. Он едва ли походил на себя, пока не улыбнулся, воскликнув:
– Он и правда существует!
Для меня путешествие было сущей мукой, однако я всегда знала, что Остров есть и ждет нас. Кипа же вела вера. Вера в Остров, вера в меня. Зайдя в гавань, я посмотрела на пик, он устремлялся далеко ввысь, пронзая небо. Я заметила, что улыбка Кипа стала шире, а затем и вовсе переросла в смех. И мы засмеялись вместе. Голоса охрипли от соли, и смех вышел хриплым, но звучал беспечно. Впервые с того дня, как сбежали из Виндхэма, мы не беспокоились, что нас услышат. Чайки, облюбовавшие мачты пришвартованных кораблей, взлетели в небо. Дети, что играли на берегу, повернулись и заметили нашу лодку.
Мы подгребли к причалу, они встали рядышком, молча глядя на нас. Что-то с ними не так, подумалось мне. И вовсе не изъяны удивили меня. Их увечья были налицо и встречались довольно часто: маленький мальчик оказался карликом с короткими конечностями и длинным торсом. У босой девочки, что держала леску, на руках и на ногах были перепончатые пальцы. Мне не раз приходилось видеть подобное. Так почему же эти дети казались такими необычными? Мы привязали лодку к пирсу и поднялись по металлической лестнице. Девочка подняла свою перепончатую руку, отгоняя муху, и я поняла, в чем дело: у детей не было клейма. Глядя на их неоскверненную кожу, я испытала необычайную радость и даже забыла о жажде. Я оглянулась на Кипа и поняла, что он тоже это заметил. Он смотрел на детей и инстинктивно потирал лоб.
– Вы чужие? – спросил мальчик.
Кип присел на корточки перед ним и кивнул в мою сторону:
– Я – самую малость, а вот она – точно.
Девочка засмеялась, но лицо мальчика оставалось суровым.
– Раз вы чужие, я должен сообщить Оуэну.
