обезоруживающей улыбкой:
– Потом мы можем заехать в один хороший ресторанчик, выпить по бокалу вина и поговорить. Должен же я как-то оправдаться за своё неадекватное поведение. Право, не знаю, что со мной случилось. Вокруг вас… только не смейтесь. Вокруг вас словно разлита какая-то… магия. Понимаете, я словно чувствую исходящую от вас силу. Я просто потерял голову от вашей красоты…
«Немудрено почувствовать, когда тебе такая магическая плюха в лоб прилетает», – с усмешкой подумала она и, протянув Климову кончики пальцев, прошептала:
– Велена Ларина, можно просто Велла.
Святомир бросил телефон в кресло, плеснул себе коньяка, глотнул и выругался.
Всё шло не так, как надо.
Велена злится, шас делает неожиданные ходы, Лютополк исчез и не выходит на связь, а мелкая маникюрша… Мелкая маникюрша раздражала больше всего. Ходит в дырявых носках, а книгу продавать отказывается! Где это видано, а? Где?
По уму, конечно, следовало сбросить человскую дуру с доски, а не возиться с ней, как с писаной торбой, однако отнимать у маникюрши таинственный раритет люд остерегался. Возможно, если не останется другого выхода – рискнёт, но не сейчас. Потому что магия, будь она неладна.
Магия.
Обыкновенные артефакты, боевые и повседневные, легко и без труда переходили из рук в руки. Убил или оглушил жертву, обшарил карманы, забрал всё ценное – в этом действия преступников Тайного Города ничем не отличались от поведения человских грабителей. Однако действительно сложные и важные артефакты частенько защищали заклятием «Добрых рук», подразумевающим, что расстаться с ним владелец мог только по собственной воле и никак иначе. Продать, подарить, отдать просто так, но – только из своих рук в чужие и по-настоящему добровольно, что проверялось особым, неснимаемым арканом.
Если условие не соблюдалось, артефакт мог перестать работать, а то и вовсе самоликвидироваться, с большой вероятностью прихватив на тот свет грабителя. Прецеденты были.
Особенно Святомира взбесило то, что Настя попыталась заставить его поверить, будто способна прочитать написанное в книге. Врала она убого, неумело и, как говорится, «путалась в показаниях». Пока она несла околесицу про какую-то влюблённую ливанку, Святомир внимательно рассмотрел страницу дневника – это не был детский шифр, как пыталась внушить ему маникюрша, и не арабский язык. И вообще – эти письмена не походили ни на что, виденное антикваром раньше.
На самом деле это действительно было похоже на шифр.
Но.
Лёгкое удивление, появившееся на лице маникюрши в тот миг, когда он признался, что не способен разобрать текст, сказало Святомиру нечто невероятное: сама девица читает книгу без труда.
Читает!
А шифр прочесть невозможно.
Вот и думай теперь…
К счастью, было над чем думать: уйдя на кухню и «по рассеянности» утащив с собой книгу, Святомир сфотографировал несколько страниц и теперь разглядывал распечатанные фотографии, пытаясь понять, что означают неведомые закорючки.
Шифр?
Или всё-таки язык?
Книга дразнила, намекая на невиданную разгадку, на тайну, которая стоит смерти, и Святомир принял вызов. Он запустил на ноутбуке программу, которая должна проверить текст на наличие сходных элементов и идентифицировать их, а сам, вооружившись цветными текстовыделителями и карандашом, склонился над распечатками. Не получится разгадать шифр лично, можно будет подключить и «дорогого друга» Турчи. Дать ему какой-нибудь фрагмент из середины. А если шас сумеет по своим каналам выйти на хорошего криптоаналитика, например, из «Тиградком», способного привести эту галиматью в читабельный вид, то так даже лучше.
Хоть какая-то польза будет от его бездарной оговорки…
Но не успел люд углубиться в работу, как ожил телефон внутренней связи, и консьерж сообщил, что к «уважаемому Святомиру Бориславовичу прибыл гость».
– Я никого не жду!
– Лисин Владислав Сергеевич.
Святомир выругался.
