Отосут помог измученной няньке раздеть детей. Дьоллох вытянул свой палец из крепко сжатого кулачка Атына. Видимо, тот долго плакал и теперь спал, судорожно всхлипывая. Не проснулся, когда оголили ножку. Она вспухла и покраснела.
Жрец с сожалением качнул головой:
– Не смогу помочь. Костоправа Абрыра надо звать.
– Где я его найду?! – раздраженно воскликнула Лахса.
– Погоди, не шуми, – встряла Эмчита. – Ты же ко мне пришла, не к Отосуту. Дай-ка я больное место тихонько пощупаю. Может, удастся что-нибудь сделать.
Слепая уселась на низенькую скамейку перед лежанкой рядом с Дьоллохом. Мальчик испуганно дернулся. Эмчита ласково прикоснулась к его дрогнувшему плечу:
– Чего боишься? Я не кусаюсь.
– У тебя закрытые глаза, – трясущимися от страха губами прошептал Дьоллох. – Они закрытые, но будто смотрят.
– Ты угадал, – улыбнулась слепая. – Смотрю – не смотрю, однако вижу. Вижу, например, что спинку твою давно пора полечить. Не то твой спинной столб и дальше будет расти не туда, совсем покривит путь живого Сюра. Получится все равно что скособоченная коновязь во дворе.
Мальчик подумал и согласился:
– Да… Некрасиво.
– Я стану приходить к тебе и править коновязь твоего костяка, если матушка Лахса разрешит, – пообещала Эмчита. – А сейчас отодвинься чуток. Проверю, что случилось с ножкой братишки. Ведь Атын твой братец, правда?
– Мой, – кивнул Дьоллох.
Легкие пальцы старухи невесомо пробежались от вздутой щиколотки спящего ребенка вверх, к внутренней стороне бедра. Задержались возле паха и осторожно ощупали плотный мешочек внушительного размера, висящий почти до колена.
– Что это? – помедлив, спросила слепая.
– Грыжа, – нехотя сказал жрец. – Я смотрел. Заматерелая грыжа, не мягкая. Ума не приложу, когда успела отвердеть. Вправить такую вряд ли возможно. Лучше вырезать, когда мальчику стукнет весен пять-шесть.
– Как бы раньше вырезать не пришлось, – пробормотала Эмчита. – А ножка сломана в голени чуть повыше лодыжки. Отосут, возьми-ка за очагом сухое березовое полено, выщепай из него две лучины пошире.
Травник провертел в середках и по краям лучин дырочки, продернул в них сыромятные ремешки. Эмчита попросила Лахсу плеснуть ей в ладони топленого масла из горшка. Обильно смазала кожу поврежденной ноги Атына и так нежно подправила косточку к косточке, что он и тут не проснулся. Только коротко простонал во сне.
Жрец подал чистый лоскут ровдуги. Плотно окутав ножку лоскутом, слепая наложила лучинки с обеих сторон и перевязала их ремешками посередине и по бокам.
«Она действительно будто все видит», – удивлялась Лахса, с опаской поглядывая на впалые глазницы знахарки, прикрытые иссохшими веками.
– Ну вот, – проговорила Эмчита удовлетворенно, – не давай ему ходить месяца два-три. Срастутся кости, ножка будет как новая. Хорошо бы почаще поить наваристой осетровой ухой, для суставов полезно… Сними-ка, Лахса, с полки два туеска – самый маленький и тот, что слева от него. Нашла? В первом порошок из тертых веток багульника. Разведешь его с вытопленным нутряным жиром трехтравного жеребца, смажешь болячки старшенького. Да не забудь окурить сосновыми шишками посмолистее… А в другом туеске листья сонной травки. Заваришь их на ночь младшему. Выпьет полчашки – уснет крепко, и перелом будет меньше беспокоить.
– А грыжа? – заволновалась Лахса. – Неужто ее никак не вылечить, обязательно нужно резать?
– Придется, – вздохнула Эмчита. – Чем скорее избавить от нее мальчика, тем лучше. Но грыжей я займусь завтра. В это же время доставишь ребенка сюда. Нужен будет сок черных муравьев, чтобы к шву не устремилась зараза. Отосут, есть у тебя муравьиная кислота?
– Есть, – отозвался жрец. – Пусть Манихай утром придет за ним.
Кытанах, прибывший на санях, вызвался подвезти детную женщину к дому. Атын проснулся и заозирался вокруг. Юрта была незнакомая, за спиной Лахсы сновали чужие люди, нога снова заболела. Малыш громко расплакался.
– Я тут. – Дьоллох просунул к Атыну руку. Ребенок уцепился за палец брата, успокоился и дал себя одеть.
– Что я должна за лечение? – осведомилась у Эмчиты Лахса.
– Ничего, – усмехнулась слепая. – Если не жалко, можешь сливок маленько уделить, когда коровы отелятся.