– Угу, – пробурчала нянька.
Подумала привычно: «Самим не хватает, у кузнецовой жены побираюсь, еще тебе уделять… Обрадовалась!» И тотчас спохватилась:
– Принесу. Все что захочешь принесу, только бы мальчики мои выздоровели.
Проводив гостей, Эмчита прижалась к теплому боку очага и крепко задумалась. Кажется, лечение они с Отосутом сегодня провели правильно. Добрые снадобья приготовили для сытыганских ребятишек, маявшихся животами. Жрец на время наладил зрение Кытанаха. С ножкой Атына тоже ничего сложного не было.
Берё прижался к коленям. Знахарка почесала пса за ухом:
– Что, собачий шаман, и тебя встревожила странная опухоль мальца?
Будто бы отвечая, пес завилял хвостом. Влажным языком мазнул по вкусно пахнущей топленым маслом ладони хозяйки.
– Фу, слюнявый Берё! – Эмчита вытерла пальцы о подол платья. – Это, конечно, не грыжа, – рассуждала она вслух. – Что-то твердое, непроницаемое. Правда, дитя свыклось с чужой плотью как со своей…
Перебила себя:
– Ох, что я все будто прячусь от кого-то! Знаю ведь, видела головою и пальцами: к мошонке мальчика прирос сокрытый в огрубелой пленке зародыш, успевший окостенеть… Должно быть, такое случается, когда в материнском лоне зарождаются одночашные близнецы, но один из них почему-то позже оказывается чахлым… Сколько живу на свете, ни разу подобного не встречала!
– А если она сослепу вместо грыжи что-нибудь другое, нужное мальчишке отрежет? – засомневался Манихай, когда жена все ему рассказала.
– Зряча она, – убежденно проговорила Лахса. – Верная была молва – невидимый третий глаз есть у колдуньи. Будто бы слепенькая, а узрела-таки горбик и золотушные коросты Дьоллоха. Косточки Атына ловко друг к дружке подогнала, перевязала. Мешкотный Отосут моргать не успевал.
Лахса вдруг резко повернулась к мужу и тюкнула его по лбу костяшками пальцев.
– За что?! – заорал тот.
– За то, что отказался вместе идти. Думаешь, легко мне было обоих детишек тащить?
Чтобы больше не злить жену, Манихай утрудился прибить скобу к стене над детской лежанкой. Атына привязали к ней ремешком штанишек. Дьоллох взобрался к братцу, разложил на одеяле тальниковые и костяные игрушки.
– Женщина! – оживился Манихай. – Полюбуйся, что ты натворила: Атын играет бабками от лошадиных лодыжек! Сама знаешь, они привлекают здоровье к ребенку лишь год, а после приносят несчастье. Вот почему мальчишка ногу сломал!
Ахнув, Лахса вырвала опасные игрушки из рук малыша, и тот заревел.
– Дура-баба, – ворчал Манихай, довольный тем, что удалось подловить жену на ротозействе. Не всегда за ней ум и правда.
Сегодня Лахса кругом виновата. Говорил ей: погодим переезжать в новый дом, ведь еще дверь шкурой не обита. Разве послушает! Поволокла вещи из старой юрты, не заметив кузнецова сынишку. Ребенок кубарем слетел с края лавки. Добро не головой. Сломанной голенью отделался.
Ну, это ладно, зарастет. Лишь бы Тимир с Ураной не прознали. Зато Эмчита грыжу пообещалась Атыну убрать-вырезать. И Дьоллоху, может, спину выпрямит. «Задаром», – заверила драчливая Лахса.
Избаловались теперешние женки. В старину муж имел право прихлопнуть жену просто за то, что она, по его мнению, невкусно готовит, другую женщину взять. Муж – господин, он в доме властвует. Семья должна холить, оберегать и умножать хозяйство человека-мужчины, чтобы весна к весне стадо прирастало телками, табун – жеребчиками. Как только нарядный хозяин явится домой с гостевания, жена обязана пышные шкуры ему под бок стелить – спи-почивай, дорогой! Если сам с гостями придет – ребятня молчком сидит на левой половине за занавеской, а жена знай мечет кушанья на стол и говорит вполголоса, скромно глаза опустив. И то когда спрашивают… А тут? Лахса как собака наизнанку – к чужим людям ластится, на хозяина лает… Норовит помыкать им, продохнуть не дает от трудов. Еще и наказывает ни за что. Да как больно! Манихай потер лоб и, забывшись, ударил кулаком по столу:
– И-иэх!
– Я тебя по башке сейчас тресну, – прошипела Лахса. – Не знаешь, что ли: в столе живет маленький плут, злой дух четвертого угла! Угадать невозможно, в каком углу он выжидает, чтобы кто-нибудь его стуком вызвал и дал вволюшку побеситься в доме!
– Сдаюсь, – поднял руки Манихай. – Теперь ты меня подловила.
– Старшая придет – приберитесь-ка дома вдвоем, – примирительно сказала Лахса. – Детей и животину покормишь, Нюкэна коров
