– Знаю, но найти не могу.
Теперь жжет и в груди.
Селия говорит:
– Кажется, она движется. Пуля внутри его движется.
Чертова магическая пуля.
И тут голос Габриэля говорит:
– Мы ее вытащим. Все будет в порядке. – Наши глаза встречаются, и я пытаюсь сказать ему, что очень хочу остаться с ним, но не могу больше лечиться, и мне так горячо.
Ощущение такое, словно у меня в груди и в животе вовсю бушует пламя.
И каждый вдох прожигает мне легкие.
Я больше не хочу, чтобы было так больно.
И закрываю глаза, а Габриэль кричит мне, чтобы я смотрел на него и лечился.
Я не хочу больше боли.
Селия говорит, что попробует поискать рядом с сердцем.
И тогда крики Габриэля стихают окончательно.
Надо мной возникает лицо Уолленда. Не знаю, как он сюда попал. Уолленд, который делал мне татуировки и проводил со мной опыты, наверное, сейчас опять возьмется за старое. Он склоняется надо мной, а я лежу на земле, связанный. В руках у него тавро, оно раскалено добела. Он поднимает его повыше, чтобы я видел, а потом прижимает к моему животу, и я горю, а сам ерзаю, чтобы освободиться от него, но железо проникает все глубже. Я знаю, что сейчас умру. Но не хочу, чтобы он тоже знал. Это моя тайна. Я знаю, что умру совсем скоро.
Ну, давай же, умирай!
Уолленд исчезает. Исчезает! А мне-то надо, чтобы он убил меня, и я снова кричу:
– Убей меня!
Или я уже умер?
Я в камере в подвале здания Совета: окон нет, пол цементный, стены кирпичные. Вокруг темно. Но не настолько, чтобы я не разглядел человека, стоящего на коленях напротив. Я подхожу ближе. Это Анна-Лиза. Ее руки связаны. Я вынимаю из ножен Фэйрборн. И тут она поднимает на меня глаза и говорит:
– Я люблю тебя. Ты мой принц. Мой спаситель. – А Фэйрборн уже у меня в руке, он просит крови. И я не знаю, что делать. Убить Анна-Лизу?
Темнота. Покой.
Жив я или умер?
Надеюсь, что умер.
Мне холодно. Я в камере, но не прикован. Я озираюсь, ищу Анна-Лизу, ее нигде нет. Теперь на коленях стоит совсем другой человек. Сол. А еще я вижу, что рядом с ним стоит на коленях Уолленд, за Уоллендом – Джессика, за ней еще Охотница, которую я не знаю, еще одна, еще. Охотников очень много. И камера такая большая, не помню, чтобы она была такой громадной. Я иду мимо пленников, которые стоят друг другу в затылок. Они все в черном. И все на коленях. Головы опущены. Я должен убить их всех. Но шеренга длинная, ей нет конца. Фэйрборн по-прежнему у меня в руке, но я не могу зарезать такую уйму народу; тут нужен пистолет. Где пистолет?
– Мне нужен пистолет.
– Тише, Натан. Тише.
– Дай мне пистолет.
– Тише. Отдыхай.
И все снова проваливается во тьму. Может быть, это значит, что я умер? Хорошо бы.
Покой.
Я снова в камере. Я не хочу там быть. Холодно. Мне это не нравится. Пленники все стоят на коленях, со связанными за спиной руками. Я иду вдоль живой цепи – Охотников сто, тысяча, цепи не видно конца. Но теперь у меня в руке пистолет. Я возвращаюсь к первой Охотнице и стреляю ей в затылок. Пока ее тело падает, я успеваю прижать дуло моего пистолета к следующему затылку. Нажимаю курок. И каждый раз, нажимая, произношу одно и то же слово:
– Умри.
