таких же домов. Известны были случаи, когда между убежищами завязывались войны, приводившие к их взаимному уничтожению. Джулия, однако, навострилась выпытывать адреса у дружелюбно настроенных посетителей — не добром, так с помощью волшебного вантуза.
Некоторые дома, впрочем, считали себя такими большими и сильными, что почти не скрывались — во всяком случае, от своих. В Буффало, где под убежище отвели бывший банк, Джулии вручили папку такой толщины, что она упала на колени и разрыдалась. Она прожила там неделю, терабайтами загружая знания в свой изголодавшийся мозг.
Все лето она провела в разъездах: на север в Канаду, на запад в Чикаго. Южный маршрут через Теннесси и Луизиану привел ее в Ки-Уэст. Стоило горбатиться за рулем, жать на сцепление и липнуть к винилу, чтобы обнаружить двенадцатистраничную папочку в пахнущем кошками бунгало по соседству с Домом Хемингуэя, но странствующим подмастерьям выбирать не приходится. Джулия ночевала в самих убежищах, в мотелях и в «Хонде». Когда «Хонда» наконец сдохла, она стала угонять машины методом беспроводного запуска. Она встречалась с множеством людей, а порой и нелюдей. В сельских домах обитали низкоразрядные демоны, третьестепенные эльфы и специфические для данной местности духи; им давали приют в обмен на бог знает какие услуги — Джулия об этом не спрашивала. Эти романтические существа казались ей воплощением самой магии — за ними открывался мир гораздо шире того, в котором она родилась. Когда у играющего на бильярде парня из спины растут красные крылья, а у курящей на балконе девчонки глаза светятся золотом, ты перестаешь ощущать грусть, скуку и одиночество.
Но вскоре она научилась в них разбираться и убедилась, что отчаяние и растерянность некоторых из них не уступают ее собственным. Этот урок преподал ей Уоррен.
Спина ее тем временем заполнялась семиконечными звездами. Чтобы сэкономить место, пришлось наколоть на затылке одну большую с цифрой 50 в середине. Это был нетрадиционный шаг, но традиции придуманы для мошенников — такие, как Джулия, не могут не поступаться ими.
Пар, однако, понемногу иссякал в ней. Локомотив магической педагогики, каковым она себя полагала, работал исключительно на информации, но горючее истощалось, и его качество оставляло желать много лучшего. С надеждой входя в очередное убежище, Джулия все чаще испытывала разочарование. Происходило это, как правило, так: распахиваешь дверь, встречаешь похотливые взгляды местных самцов, демонстрируешь свои звезды, приказываешь старшему по званию предъявить колдовскую папку, пролистываешь ее, не находишь ничего ценного, швыряешь вместилище знаний на пол и удаляешься, предоставляя Джареду извиняться.
Она сознавала, что ведет себя плохо. Недовольство собой она срывала на других людях, отчего недовольство только усугублялось. Вот вам доказательство, мистер Хофштадтер: странная петля — это я.
В резерве оставались Западное побережье и Мексика, но Джулия предчувствовала, что и там ничего нового не найдет. В зазеркалье магического подполья наблюдалась обратная перспектива: чем ты ближе, тем мельче все кажется. Сколько орлов и решек может угадать отдельно взятая девушка? Сколько гвоздей уберечь от ржавчины? Размагниченные магниты тоже особо никому не нужны. Если это и магия, то паршивенькая. Небесный хор, которому она отдала свой голос, вызванивал поп-мотивчики, как в игровом шоу. Депозитный фонд, в который она вложила всю жизнь без остатка, похоже, надул ее.
После всего, что она пережила и чем пожертвовала, Джулия просто не могла этого выносить. Она заподозрила даже, что Джаред от нее что-то утаивает, и прибегла к ядерному решению, чтобы это проверить. Ничего. Ноль. Ну и ладно.
Если быть абсолютно честной, ядерный арсенал она в своих странствиях разворачивала уже несколько раз и начинала чувствовать себя радиоактивной и токсичной, как ядерная пустыня. Она не позволяла себе думать об этом. «Ядерный» — кодовое слово, и воспоминания тоже пусть остаются закодированными. Она сделала то, что должна была, и покончим на этом. Она даже и не фантазировала больше о настоящей любви, не могла представить ее в одном с собой мире. Отказалась от нее ради магии.
Между тем надвигалась ядерная зима, от которой магия как-то не помогала. Шел загрязненный снег, земля страдала водянкой, близилась полночь года.
Да что там полночь, что там ночь без рассвета: это школьный выезд на природу по сравнению с мраком отчаяния, к которому двигалась Джулия. И вообще мрак — еще полбеды. В него можно укутаться, как в черный бархат, и спать, а отчаяние лишено цвета. Оно как разница между нулем и пустым множеством, не содержащим даже нуля.
Настал декабрь, дни шли на убыль. Снежные заносы застопорили движение на Труп-авеню… а на День святой Люси к ним, в лучших традициях вестерна, пришла незнакомка.
Вполне себе приятная незнакомка. На вид из Лиги Плюща, лет двадцати девяти, темный костюм, темные волосы скреплены
