сделали.
Елена взглянула на Даницу, но ничего не сказала. Дочь закончила то, чем занималась, и принесла две чашки. Каждый из людей Скандира выпил.
— Спасибо, — поблагодарил один из них.
— Теперь спите, — сказала Елена. — С тобой, — она указала на одного из них, — все должно быть хорошо. Тебе, — она повернулась к другому, — нужно двигаться осторожно несколько дней, и чтобы твое плечо очищали и накладывали под повязку то, что я тебе дам. Кто-нибудь из оставшихся у вас людей умеет это делать?
— Я умею, — отозвался второй. — Я сделаю.
Елена кивнула.
— Я сегодня к ночи еще загляну к вам. Пойдем, — бросила она Данице. Целительница снова вынесла фонарь в первую комнату, а потом вышла с ним в ночь. Дочь осталась дома.
Светили звезды, и голубая луна уже взошла. Ветер гнал облака. Было холодно. Тико отделился от тени дома и подошел к ним. Он опять потерся о ногу Даницы. Он так всегда делал. Девушка произнесла его имя. «Он по-прежнему со мной», — подумала она. Та же мысль, что и раньше, и все равно она была слабым утешением. Может ли она позволить себе одну ночь побыть слабой?
По дорожке через деревню никто не шел, они одни находились вне дома. Ветер дул им в спину, веял над полями. В окнах домов мелькали отблески горящих очагов. Весна, но сейчас это не чувствовалось.
Он, наверное, на северо-востоке отсюда, в той же холодной темноте. Она гадала, нашел ли он хорошего коня. И как он объяснит свое возвращение, если все же вернется. Не казнят ли его — как труса или просто от ярости. Она думала о том, делают ли это сердары в османской армии, или командиры более низкого ранга, желая показать свою власть. Он похож на их отца. Уже.
Сегодня днем она плакала. Этого больше не повторится.
Они подошли к калитке святилища — Елена несла фонарь — и прошли через нее во двор, открыли низкую дверь и вошли внутрь.
Елена поставила фонарь на пол, недалеко от двери.
— Мы пришли сюда не ради диска Джада, — сказала она. — Ты уже сделала это раньше.
— Тогда почему?
Даница прочистила горло, голос ее казался тонким. Помещение тонуло во тьме, она едва различала диск впереди наверху, за алтарем. Хруст под ногой заставил ее вздрогнуть.
— Смальта из мозаики, — сказала целительница. — Кусочки все время падают. Могут поранить, если попадут в тебя.
— Так бывает?
— Не часто, — целительница огляделась вокруг. — Иногда сюда пробираются животные. Зимой появлялись волки.
— Позвать Тико?
— Нет. Будем молчать и слушать.
— Что слушать? Камни?
Елена покачала головой, свет фонаря играл на ее седых волосах. Она прижала палец к губам. Даница пожала плечами. Не то чтобы ей хотелось многое сказать. Слышать было нечего, кроме ветра снаружи. Здесь спокойно, только холодно.
«Жадек?» — мысленно произнесла она, но не получила ответа. Но она ведь понимала, что он ушел, и была уверена, что знает, как именно и почему. Она сохранила стрелу Невена.
Завтра все снова начнет меняться, в который раз. Она поедет на юг со Скандиром, будет жить на войне. Она хотела этого, правда? С того времени, как они бежали из Антунича в Сеньян. Месть может стать мотивом для жизни, думала она. Фактически, она может даже быть единственным…
Она услышала пение.
Больше никто не входил сюда, она была в этом уверена.
Женский голос. Без слов, будто прелюдия к песне.
Пение доносилось слева, с того места, где были пустые часовни вдоль стены с той стороны. Ничего не видно. Никого там нет. Она повернулась к Елене, та опять прижала палец к губам. Даница почему-то посмотрела вверх. На куполе ничего нельзя было разглядеть, в такой темноте, какое бы изображение ни выложили там руки художника, давным-давно, а теперь камешки и стеклышки падают с него сквозь пространство и время.
Елена подняла руку, ладонью наружу, а потом повернула ее внутрь и приблизила к себе, будто приглашая, или призывая. Даница потом так и не смогла решить, что это было. Но бессловесное пение обрело слова в темноте святилища.
