и поддалась. Узкой щели хватило – проскользнула внутрь и замерла. Опасности не было, нетерпеливо дёрнула хвостом, озираясь.
Тьма была неподвижна. Тонкий стрекот цикад за окном трепетал, тревожа и так неспокойную августовскую ночь. Та мелькала синими всполохами зарниц на высоком, ярком сейчас потолке, с обвязанными цветочной лепниною балками, заставляя звериный зрачок то и дело нервно и зло сжиматься.
Её здесь не было. Даже след был несвежим, старым. Негодяйка опять обманула. Ушла. А может, и совсем больше не приходила.
«Догадалась!» – ощетинилась кошка, выгнула спину, протяжно, угрожающе загудела.
Она найдёт! Заставит прийти саму! Её глаза нужны ей. К чему горбунье зрячесть? Урод уродом пусть и остаётся. А ей – это ещё тридцать лет молодости и новые глаза. Они всё равно иссохнут, отомрут. Но ведь на столько хватит. Прошлых хватило совсем ненадолго. Их хозяйка оказалась слаба.
Фыркнула в сторону. Брезгливо потрясла челюстью, слюна капнула на пыльный лаковый пол. Синий свет полыхнул, отразился и от него тоже.
Кошка, мгновенно спружинив и выгнувшись, высоко прыгнула, издала короткий отчаянный вопль и, скользя лапами, бросилась в спасительную черноту, утекая в неё, растворяясь, исчезая. Синий свет задержался на миг и медленно, как уголёк в безветренную ночь, остыл, подёрнулся белёсой дымкой. Потух.
Магдалена очнулась, дёрнула на грудь обожжённую, вонючую, седую косу, наклонилась, нащупала рукой пол и опустилась, пробуя отдышаться.
Девчонка манила её с тех самых пор, как тут появилась. Местных портить было опасно. Можно было и кол в спину поймать. А прятаться тут было всё сложнее. Приходилось стариться, переезжать и снова возвращаться, как забудут. Помнили только родичи. Они и прикрывали. Мол, то тётка с северных окраин помирать приехала. Или племяшка с западных поселений овдовевши вернулась. Никто и не лез. Стоило разок припугнуть скользким предсказанием или призрачным даром, и всех носатых тут же раздувало, как сухую листву ветром с дороги – живо, путано и в разные стороны.
Слепа от рождения. Знают ли те её предки, на что обрекали невинное, беззлобное дитя? Слепа, беспомощна и, к её ужасу, бессмертна. Вечность в теле больной, уродливой слепуньи. Вечность мучений и бесконечной тьмы. Только белые, бесформенные тени вокруг, которые мучают и терзают, шепчут, что вечность закончится, только если младший Сневерг сможет остановить огонь. Иначе земля будет мертва и на всей ней останется только она. Мёртвая духом на погибшей земле. На целую вечность.
Младший…
Сколько их уже было. Младших. И все пусты, бестолковы. Никчёмны. Но и огня не было. Ждать. В теле неповоротливом и больном. Сколько ещё ждать? А она ведь молода и красива. Может быть. Она может быть такой. Только нужен тот самый донор.
И вдруг такая удача. Она, наконец, нашла. Пришлую, ничью. Горожанку. Бесстыжую. Выучилась мужскому ремеслу и тут же пошла в услужение графскому отпрыску. Хитрая. И умная.
Раздражение, приправленное тупой завистью и неожиданным восторгом, разбило вдох, и Магдалена коварно улыбнулась. Метнулась внутренним взором за пропажей и тут же нашла. Трепыхание сердца отчётливо виделось в замке. В замке! Почему же там её не было, когда она за ней приходила? Кто сбил след? Кто вмешался?
Грудь сипло вдыхала, ходила ходуном, держать нить было сложнее и сложнее. И вдруг по глазам ударило синее пламя, то, от которого вроде так удачно сбежала.
Опять!
Старуха отшатнулась, повалилась назад, беззвучно корчась и воя. И в оглушающей, безнадёжно слепой теперь тишине прогрохотало страшное:
«Сжигать буду вечность, дабы и не избавиться, и не скрыться. Тронуть посмеешь дитя наше, и бессмертие твоё станет желанной забавой, пылать тогда и возрождаться бесконечно, до скончания времён».
По лицу мазнули синие жаркие крылья, стирая ресницы и брови.
«Обережить и ждать. Сколько придётся, в назидание станешь! – Холодное пламя шипело, выкручивало старое тело. – Вестника жди!»
Схлынуло вдруг, оставив за собой чистую, удушающую свежесть. Слишком много. Магдалена сжалась, дыша в грязный подол. Безнадёжно всхлипнула и вдруг заморгала. Слёзы вытекли болезненным жжением, прочищая давно умершие глаза. Закричала. Протяжно охнула. Схватилась за лицо. Расхохоталась и взвыла опять.
