Лин.
Эллина отчаянно вцепилась ногтями в его руки, жалея, что не может укусить, и, вскрикнув от боли, скорчилась на полу. Гланер ударил ее, впервые в жизни ударил.
– Ты… – только и смогла вымолвить она.
– Сама виновата.
Он с гадкой ухмылкой взял ремень и привязал ее руки к столу, благоразумно убрав с него бутылку. Затем заткнул ей кляпом рот, заставил встать на колени и веревкой зафиксировал лодыжки, чтобы не брыкалась.
Гоэта с ужасом поняла, что поторопилась радоваться, – приготовления свидетельствовали о том, что сейчас он намеревался причинить ей боль.
– Что, страшно, Лина? – его пальцы прошлись по ее щеке, заправили прядь волос за ухо. – Взяла бы свои слова о сволочи обратно?
Ответить она не могла и вынуждена была терпеть грубые ласки, закончившиеся очередным витком кошмара. На этот раз с ней не церемонились вовсе. Гоэте даже показалось, что он издевается над ней, периодически меняя ипостась.
Эллина догадывалась, что принял Гланер, и знала, что пик действия настойки еще впереди.
Дав жертве недолгую передышку, гоэт отвязал ее, перетащил обратно на кровать.
Эллина не сопротивлялась его грубым поцелуям, понимая, что бесполезно, что это только злит его. И вынуждена была смириться с тем, что он сделал дальше.
– Я не знала, что ты такая мразь, – прошептала освобожденная от кляпа гоэта. – Это не желание, это много хуже… Неужели тебе всегда нравилось такое, Гланер?
– Нет, но отчего же было не попробовать? – гоэт гладил ее ягодицы. – Ладно, будем считать, что свой долг ты мне отдала. Теперь, пожалуй, следует показать, от чего ты отказалась, и позвать Доновера.
Гланер растянулся рядом с ней, лаская; Эллина лишь вздрагивала от каждого прикосновения. Да, теперь они изменились, да теперь ушла грубость, все стало мягче, осторожнее, только ей было все равно. Она снова смотрела в потолок, гадая, что могло превратить ее друга в этого человека.
Когда он наконец встал и оделся, Эллина так и осталась лежать в той же позе.
– Ладно, полежи с полчаса и одевайся. Доновер отведет тебя. Прощай, Лина, мне жаль. Действительно жаль. Я бы хотел видеть тебя немного в другом качестве, но, увы, ты слишком много знаешь. Можно, конечно, рискнуть, оставить тебя любовницей, но ведь ты сбежишь. А тут еще этот следак-инквизитор… Попрошу, чтобы не мучали. Некромант хороший, сразу горло перережет. Прощай.
Гланер наклонился, поцеловал ее и ушел, заперев дверь.
Эллина осторожно перевернулась на бок, рассматривая простыни. По ощущениям она ожидала увидеть кровавые пятна, но их не было. Видимо, все не так страшно, хотя могли быть внутренние повреждения. Попробовала сесть, поморщилась, заставила себя встать. О седле, даже если ей каким-то невообразимым образом удастся бежать, в ближайшие день-два можно забыть. И к врачу бы, только трупы он все равно не воскрешает.
Понимая, что времени мало, гоэта начала одеваться, стараясь не думать о том, что с ней произошло. Медленно, то и дело закусывая губу.
Когда натягивала чулки, взгляд упал на кончик чего-то, выглядывавшего из внутреннего кармана куртки Гланера, небрежно брошенной на спинку стула. Эллина встала, чтобы рассмотреть ближе, и не пожалела. Сложенный вчетверо лист бумаги – неотправленное письмо, написанное рукой гоэта. Адресованное какому-то аваринцу. Она не стала его читать, просто засунула в такой же карман жилетки. В белье побоялась – кто знает, Доновер мог пойти по стопам Гланера.
Маг появился раньше установленного срока, застав Эллину неодетой.
– Раз стоишь, значит, Гланер не переусердствовал, – усмехнулся Доновер. – Жаль, что не позволил поучаствовать. Ты рановато с постели встала, дорогая. Время еще есть, так что…
– Тебе велено вести меня к некроманту – так и веди! Что, шлюхи перевелись? Мне Гланера хватило.
Маг усмехнулся, подошел и взял ее за подбородок. Гоэта дернула головой и замахнулась для пощечины. Доновер перехватил ее руку и привлек к себе:
– Лина, ты давно ничего не решаешь. Расслабься и получай удовольствие. Последнее в своей жизни.
– Как-нибудь обойдусь! Ты все равно не причинишь ничего, кроме боли.
– Давай проверим?
