– Да непутевый он! Разве что по отцу крови княжеской, после Совета родов вроде и править начал с умом, да не сдюжил, говорю же – от кровей отцовских княжецких, да разумением от матери – торгашецких! Вот и сторговал княжество иноземцам, тьху! Позору-то на род сколько! Вот увидишь, снег сойдет, протоки вскроются – начнется в родах отступничество, многие почтенные роды теперь, считай, во врагах у князя и княжны его иноземной…
– А с чего?
– Как с чего! А сколько за зиму многодворцев спалено? Сколько сгинуло родовых старейшин? Про то, как иноземные всадники хартов режут ночами, тоже не слыхивал?
– Нет…
– Я сам-то не видал, но разговоры да слухи ходят, да и молва людская неспроста о лихоимстве иноземцев пошла. А многодворцы сожженные да заимки сам увидишь, скоро будет один по дороге, только два дома да постоялый двор и уцелели…
Слушал я возницу и не удивлялся совсем, единственное, о чем я не переставал думать, так это о Тарине. Не укладывалось у меня в голове, что Тарин служит этому князю… Нет, не такого мы хотели для Трехречья, когда помогли Талесу получить наследное право, а вот оно как обернулось, похоже, темные времена наступают в княжестве, да и в головах людей тоже.
– А что воевода Тарин? – отвлекся я от своих мыслей и спросил у замолчавшего возницы.
– Всякое говорят… кто-то видел его в хартских землях, еще болтают, будто словили его иноземцы да казнили… в начале зимы порубал он наемных людей от Хранителей, и иноземные всадники с ними были, их тоже того… ага… ну, так люди говорят.
– Понятно, в изгнании, значит, воевода.
– Выходит так.
К вечеру холмы и рощи постепенно закончились, и дорога, петляя, потянулась через замерзшие болота с высокой травой и плотным кустарником с запутанными ветками, издали напоминавшим гигантское мочало. Возница стал чаще стегать лошадей, переживая, что не успеем доехать до многодворца засветло, но обошлось. Сдав на конюшню транспорт, мы с возницей с удовольствием поужинали и, заплатив за соломенный матрас и подушку на каждого, переместились из корчмы в большую комнату с двумя десятками низких топчанов.
– Тесновато, зато недорого, – прошептал возница и стал раскатывать в тусклом свете лампады, что висела на потолочной балке, матрас по топчану.
Я последовал его примеру, уселся на топчан, осмотрелся, насчитал пятерых соседей по ночлегу. С удовольствием сняв сапоги, нож сунул под подушку, а все оружие затолкал под топчан, затем отстегнул от ранца походное одеяло и, укрывшись, почти сразу уснул. Однако спал чутко, мало того что дюжий крепыш с окованной железными кольцами дубинкой прохаживался мимо дверей ночлежки, так еще ночью несколько раз к постоялому двору подъезжали какие-то всадники и повозки, кто-то разговаривал с хозяином. Вдобавок вывеска постоялого двора, расположенная аккурат над окном ночлежной комнаты, раскачиваясь на ветру, тоскливо скрипела всю ночь.
Наутро, еще на рассвете, я разбудил возницу, мы быстро позавтракали и отправились дальше, подгоняемые начавшейся с восходом солнца метелью.
Глава двадцать седьмая
– Вон он, многодворец-то, что спалили всадники иноземные, – возница придержал лошадей и показал рукой на обгоревшие останки построек у дороги, что отходила от тракта на восток.
Не изменяя положения, полулежа в санях, я ненадолго повернул голову направо, потом отвернулся и, подняв выше воротник кафтана, снова прикрыл глаза. «Чего там смотреть», – подумал я и в который уже раз упрекнул себя и Тарина за помощь Талесу. Оно, конечно, неизвестно, как вышло бы, если иноземцы пришли бы в Трехречье при прежнем князе, скорее всего, итог был бы один – империя Каменных башен расширяет свои владения. Чего уж, что сделано, то сделано, нужно жить дальше, учитывая, что цель на обозримое будущее у меня есть.
К полудню снова потянулись редкие рощицы и леса меж мерзлых бескрайних болотистых земель. Ехать было вполне комфортно, иногда возница чуть приостанавливал сани и прижимался, пропуская встречный или нагоняющий обоз, все же торговый тракт, пусть и зима, но белым днем путников хватает.
– П-ррр! – возглас возницы вывел меня из дремы, и я открыл глаза. – А чевой-то?
Привстав в санях на колени, возница всматривался в дорогу, что, виляя, уходила в лесок, на границе которого шел бой. Одни сани были завалены набок, другие, немного проехав по снежной целине от дороги, остановились, потеряв управление. Человек десять, стоя на дороге или рядом, по колени в снегу, отчаянно рубились, точнее, трое отбивались от четырех на дороге, а один у
