враги растянулись по дороге и никак не могли собраться в кулак. Так что перевес на нашей стороне.
Спустя минуту мы столкнулись, и первые ряды Буревичей полегли под мечами и саблями моих половцев. До знамени оставалось совсем немного, но неожиданно над полем боя разнёсся протяжный волчий вой:
– У-у-у-у-у!!! – Это был голос Боняка, не зря его считали волком в обличье человека. Было в нём много от зверя, как в Валентине Кедрине или в северных ульфхеднарах.
И сотни воинов подхватили клич вожака:
– У-у-у-у-у!!!
Грозный вой внёс смятение в наших воинов, и напор ослаб.
В любую секунду противник мог переломить ход сражения, и я ворвался в гущу врагов.
– Рарог!!! – закричал я, но мой голос потонул в шуме сражения.
Меня не услышали, однако увидели. Вокруг сплотились воины, образовался плотный клубок из полусотни отчаянных рубак, и мы рванули к вражескому стягу.
Кто-то из врагов попытался проткнуть меня копьём. Неудачно. Я уклонился и вслепую отмахнулся мечом. Клинок во что-то вонзился, и сбоку прилетел крик боли. Попал.
Сразу же новый противник. Он замахнулся саблей и привстал на стременах. Но я поднял коня на дыбы, и его копыта ударили врага в грудь. Человек вылетел из седла, а его приземистая лошадка отскочила в сторону. Синее знамя с золотой волчьей головой мелькнуло впереди, всего в нескольких метрах, и мне показалось, что я увидел Боняка, смуглого приземистого старика на гнедом жеребце. Но его заслонили воины, и он сразу же пропал. Как ориентир осталось только знамя, и я начал к нему пробиваться.
На клинке кровь, а вокруг месиво из людей и лошадей. Под копытами копошатся раненые, пытаясь выбраться из свалки. Ржанье лошадей и крики воинов. Звон клинков и стоны. Хлюпанье грязи и чёрные земляные комки, падающие вокруг. Всё смешалось. Дождь почти закончился. Видимость улучшилась, но толку от этого немного. Кругом грязь и кровь. Кто побеждает, непонятно. Наверное, пока ничья.
Вперёд! Вперёд! Вперёд! Удар вправо! Рассечённый череп и ошмётки мозгов. Удар влево! Клинок вспарывает руку противника, и та повисает плетью.
«Нужно добраться до знамени, и тогда всё закончится! – подбадривал я себя. – Нужно драться за собственную жизнь и будущее венедов! Нужно пробиться через не могу и не хочу, сквозь грязь, кровь и вражеские клинки! Другого выхода нет. Победа или смерть!»
Рывками я всё-таки прорвался к вражескому знамени и лицом к лицу столкнулся с воином, который его держал. Знаменосец оказался крепким и при виде меня оскалился, словно дикий зверь, и зарычал. Страшно получилось. Только ему это не помогло. Я достал его кончиком меча – клинок рассёк противнику челюсть. Осколки костей и зубов брызнули в разные стороны. Обнажилась белая мякоть, которая сразу же стала напитываться кровью, и я нанёс добивающий удар. Обрушил меч на его голову, и клинок застрял в черепе. Вытащить оружие не получилось. Я отпустил рукоять, а спустя мгновение знаменосец выпал из седла, и его накрыло синим полотнищем.
Взгляд вправо-влево. Боняка нигде нет. Вражеский строй стал разваливаться, и моя кавалерия усилила нажим. Перелом произошёл, мы побеждаем. Но где вражеский вожак?
Началась бойня. Буревичи побежали, но истомлённые лошади не могли спасти седоков. Охваченные яростью мои ордынцы и чёрные клобуки рубили беглецов, выбивая их из сёдел и втаптывали в грязь. Спасения не было, и сопротивление нашим воинам оказывали редко. Находились смельчаки, которые, переборов страх и подавив панику, смерть встречали в бою, но таких было мало.
– Где Боняк?! – повысив голос, закричал я и поднялся на стременах. – Кто его видел?!
– Он погиб, – ответили мне.
Я посмотрел на того, кто это сказал, и увидел незнакомого пожилого воина, который стоял по колено в грязи, среди трупов, держа в правой руке отрубленную голову вождя Буревичей.
– Ты кто? – спросил я воина.
– Десятник пятой сотни Каюм из рода Аргамак.
– Как погиб Боняк?
– Случайно. Под удар подставился, и я метнул в него кинжал. С трёх метров попал из седла. Мне повезло, а ему нет.
– Ты знал, кого убивал?
– Знал.
