– Понимаю тебя, Дорчжи, – положил я ему руку на плечо, – и уважаю это твое решение. Тем более насильно в команде никого не держу. И спасибо тебе за то, что ты решил остаться с нами на этих играх. Нам придется тут очень туго, вполне возможно, никто из нас не переживет первого же боя.
– Если ты его так уговариваешь остаться, – рассмеялся Ломидзе, – то скажу тебе, командир, подход у тебя неправильный.
Но никто его шутку не поддержал.
– А о каких таких волках говорил этот с подковой на шее? – решил сменить тему Вахтанг.
– Тех самых, – ответил, не оборачиваясь, Корень, – кого в европах выродками зовут. И если он с ними сговориться пытается не против нас, то против кого тогда?
– В Бухаре сейчас маркиз Лафайет, – сказал я, – он из Ордена, и если не против нас Флэши сговаривается с этими самыми волками, то, скорее всего, против него.
– Но какие дела могут связывать этого твоего Флэши с Лафайетом и волками? – удивился Мишин.
Я только плечами пожал – не слишком хотелось высказывать товарищам по команде свои предположения по этому поводу. Хотя завтра это надо будет обсудить с Корнем, только с ним одним – никого больше это не касалось.
Глава 3
Игры по-восточному
Что ж, в чем нельзя отказать восточным правителям, так это в умении устраивать празднества. Если уж пир, так воистину на весь мир, если игры, то такие, что уступят, наверное, лишь Олимпийским. Бухару украсили живыми цветами – не знаю, где их набрали в таком количестве. Улицы заполонили множество нарядно одетых людей, и пускай облачение собравшихся было откровенно бедным, но по одному их виду становилось ясно – радуются они вовсе не по приказу. Среди этих толп выступали жонглеры и факиры, устраивающие головокружительные представления с танцами, сверканием кривых клинков и, конечно, струями, а то и целыми столбами пламени. На каждом углу на углях жарилась баранина, которую раздавали всем, не требуя денег – все оплачено из казны эмира. В каждой кофейне первую кружку наливали за счет щедрого правителя, а частенько можно было из-под полы угоститься еще и хмельным.
Вот по такому нарядному и праздничному городу мы перемещались. Не шли, не ехали, а именно перемещались. Утром к нашему караван-сараю прибыла целая процессия паланкинов, окруженных внушительным конным эскортом. Каждый из них предназначался для определенного круга людей. К примеру, мне все же пришлось ехать отдельно от команды, вместе с Лерхом и Струве, потому что с обычными воинами в паланкине пребывать было уже не по чину. Скрепя сердце я согласился, тем более что выбора возглавлявший нашу процессию визирь Сохрэб мне не оставил.
Двигались паланкины на плечах дюжих рабов, ни один из которых и отдаленно не походил на славянина, плавно, но очень медленно из-за размеренного шага носильщиков и из-за толп, заполонявших улицы и площади Бухары. Даже эмирским гвардейцам было строго запрещено прокладывать себе дорогу плетьми и пинками – в такой день народ Бухары должен пребывать в радости и чтить своего правителя. Все это я узнал из переведенной Лерхом короткой речи, произнесенной Сохрэбом.
Ехать нам пришлось почти через весь город к сооруженной специально для этих игр большой деревянной арене. Обычно бои в Бухаре происходили в ямах за городом, но уважающие себя игроки никогда не стали бы сражаться там, среди застарелой вони крови и страха. Дрались в этих ямах обычно натасканные рабы, которые вовсе не ровня нам. Поэтому для больших игр в честь своего восшествия на престол Музаффар повелел выстроить отдельную арену с высокими деревянными трибунами, способными вместить несколько тысяч человек, и большим круглым полем. Трибуны были разделены на несколько секторов, каждый из которых предназначался для определенной категории людей. Лучшие места достались, конечно же, эмиру и его двору, к ним присоединились главы русской и британской миссий, а также спортивные корреспонденты нескольких газет, рискнувшие приехать в такую даль, чтобы осветить доселе не виданные игры. Чуть хуже места были у владельцев команд, участвующих в играх. Остальные же делились сугубо по ценовому признаку, и, стоит сказать, что никого из городской бедноты, да что там – даже зажиточных ремесленников, на арене было не увидать. Билеты тут не продавались, их получали в виде взяток, отдавали нужным людям, на некоторое время они стали в Бухаре чем-то вроде валюты.
Все это рассказывал нам со Струве Лерх. Петр Иванович говорил с таким упоением, будто сам лично строил арену и присутствовал при каждой сделке, где вместо золота или рабов расплачивались билетами на игры.
– Помилуйте, батенька, – не выдержал, наконец, старик Струве, – да откуда ж вам столько известно-то? Вы как будто сами по городу гуляли, да не один день.
– Я беседовал, – поднял указательный палец Лерх. – Со слугами, что работают в нашем караван-сарае. С солдатами, что охраняют нас. С их друзьями и родственниками, что забегают к ним по делу и без, навещают на посту. Тут ведь к караульной службе
