пайцза Великого кагана. Я не смею не верить тебе, но глаза могли обмануть моего человека, ибо он глуп и ничтожен.
Словно в подтверждение его слов местный, что валялся в ногах у Дорчжи, тут же снова рухнул на пол, не смея голову поднять.
Ничего не говоря в ответ, Дорчжи вынул из-за пазухи золотую пластинку и протянул ее человеку с подковой на шее. Тот шагнул ближе, почти носом уткнувшись в пластинку, близоруко прищурив глаза. С минуту, если не дольше, он изучал вычеканенное на ней, а после отступил на пару шагов и повалился ниц рядом с первым местным. Воин в кольчуге и при длинном кинжале тут же последовал за ним.
– Прошу милости у тебя, о сын Великого кагана! – выпалил, не поднимая головы, человек с подковой на шее. – Не имел твой раб и в мыслях не доверять тебе! Владей им и всеми прочими рабами своими, что носят подковы на шее, и их рабами и слугами. Плоть наша и души наши твоими были и твоими пребудут вовеки!
– Вели ему встать и назвать свое имя, – сказал я Дорчжи так тихо, чтобы услышать меня смог только он.
– Встань и назовись, – коротко бросил парень, убирая пайцзу обратно под одежду.
– Твоего раба, носящего подкову, зовут Туменбаатар, – представился человек с подковой на шее. Он также поднялся на ноги и спрятал свой странный амулет за пазуху. – Что ты хочешь приказать ему? Твоя воля для него закон, превыше всякой иной, как и для его рабов и слуг, и для всех, носящих подковы, и их рабов и слуг.
– Отлично, – решил вступить в игру я. – Мое имя Иван, и я наставник и командир этого юноши по имени Дорчжи. Он призвал вас сюда по моей просьбе.
– Наставник сына Великого кагана, внука Тенгри, свят для нас, – заверил меня Туменбаатар, отвесив поклон, пускай и не такой глубокий, как первый, которым он наградил Дорчжи. – И твоя воля для нас – это воля внука Тенгри.
– Давайте сядем, и я все расскажу вам по порядку, – сказал я, – и да, пускай эти двое встанут, неудобно как-то разговаривать, когда у тебя под ногами валяются два человека.
Туменбаатар бросил и не думавшим подниматься с пола воину и человеку в грязном халате пару слов, и они встали. Однако глаза поднимать на Дорчжи не смели, изучая его украдкой, короткими взглядами, кидаемыми как бы исподволь.
– Я капитан команды игроков, в которую входит и Дорчжи, – начал я, усевшись на стуле напротив Туменбаатара, – и мы примем участие в играх в честь восшествия на престол эмира Музаффара. Но я знаю, что против моей команды уже плетутся интриги и в центре их некий полковник Флэшмен. Он явно попытается повлиять на визиря Сохрэба, который ведает играми.
– Все это известно мне, – кивнул Туменбаатар, со мной он держался куда с большим достоинством и не думая раболепствовать, как перед Дорчжи. – И также я знаю, что игры начнутся после первой молитвы, когда солнце поднимется на высоту копья. Об этом глашатаи эмира объявят завтра на рассвете, до первой молитвы.
Что ж, хорошая новость. У меня есть еще один день для тренировок, хотя я был уверен, что потрачу его вовсе не на них.
– Еще мне известно, что переодетый таджиком к визирю Сохрэбу прошлой ночью приходил британец. Они надолго заперлись в комнате, которую гость покинул довольный, будто кот, сметаны объевшийся, но без увесистой сумки, с которой пришел. Настроение же визиря было куда хуже. Он был в гневе, ударил любимую жену и не отправился в гарем. Вместо этого велел рабам принести в его комнату кальян и несколько кувшинов хмельного и не покидал ее до самого рассвета.
– Странное дело, – покачал головой я, – если британец подкупил Сохрэба, то отчего он пришел в ярость после его ухода? Ему что же, заплатили меньше, чем он рассчитывал?
– Визирь эмира – не алчный мелкий чиновник, желающий хапнуть побольше, – возразил мне Туменбаатар. – Сохрэб – отпрыск древнего рода, его предки веками служили правителям Бухары верой и правдой. Но Сохрэб всегда слишком тяготел к бритцам, привечая у себя агентов их Компании из Афганистана и Индии, и ему весьма не по душе, что Музаффар, как и его покойный отец, смотрит в сторону России. К тому же ходят слухи, что он принимал не только агентов Компании, но и Якуб-бека, давая ему укрытие в Бухаре. Сейчас, когда Музаффар объявил Якуб-бека своим врагом, это может стать серьезной угрозой карьере Сохрэба.
– Слухами земля полнится, – пожал плечами я, – и их не всегда довольно для того, чтобы испортить карьеру эмирского визиря.
– Бритцы имели дело с самим Якуб-беком, – усмехнулся Туменбаатар, – и уж они-то точно смогут преподнести Музаффару эти слухи так, что карьера Сохрэба рухнет в одночасье. А быть может, и сам он лишится не только места у престола, но и головы. Иначе он бы просто схватил переодетого бритца и прикончил у себя в доме, а после нашли бы лишь изуродованный до неузнаваемости труп.
Значит, тут я уже опоздал – хотел сам попытаться предотвратить давление на Сохрэба, но теперь поздно предпринимать подобные попытки.
